Владимир Буковский - И возвращается ветер...
Опять пришел начальник:
— Мы пересекли советскую границу, и я должен объявить вам официально, что вы выдворены с территории СССР.
— У вас есть какой-нибудь указ, постановление?
— Нет, ничего нет.
— А как же мой приговор? Он отменен?
— Нет, он остается в силе.
— Что ж я — вроде как заключенный на каникулах, в отпуске?
— Вроде того. — Он криво усмехнулся. — Вы получите советский паспорт сроком на пять лет. Гражданства вы не лишаетесь.
Странное решение, наперекор всем советским законам. И после этого они требуют, чтобы их законы принимали всерьез. Ни посадить по закону не могут, ни освободить. Веселое государство, не соскучишься.
Самолет шел на снижение, и чекисты с любопытством поглядывали на Швейцарию.
— Лесов-то поменьше, чем у нас.
— А участков сколько, гляди! Это ведь всё частники.
— У них тут у каждого свой дом, участок.
Хорошо, когда в мире есть заграница и, воротясь из служебной командировки, можно привезти жене заграничную тряпку. Это ли не высшее благо?
И чем ближе мы были к этой загранице, тем заметнее они менялись. Таяла чекистская непроницаемость, загадочная молчаливость. Оставался советский человек. На меня они поглядывали уже с некоторой завистью — я на их глазах превращался в иностранца.
Подрулили к аэропорту. И тут вдруг на поле выкатились бронетранспортеры, высыпали солдаты. Самолет оцепили.
— М-да… — грустно сказал чекист. — Вот и все. Даже в аэропорт не выйдешь.
Теперь уже они были в тюрьме, под стражей. Подъехала санитарная машина — забрали в госпиталь Мишку. Потом выпустили нас с матерью. Посадили в машину советского посольства. Затем подъехала машина американского посла Дэвиса, и мы пересели в нее. Вот и вся церемония обмена. Как поднялся в самолет Корвалан — мы не видели.
Ни шмона, ни проверки документов. Чудеса. Все мое барахло, все бесценные тюремные богатства лежали тут же, прямо в тюремной матрасовке, как я их собрал в камере. Книжки, тетрадки, запрятанные ножички и лезвия, шариковые ручки, стержни… Много недель жизни для кого-то. Все это не имело больше никакой цены — в один миг изменились привычные ценности.
И пока мы ехали к зданию аэропорта, я не мог избавиться от странного ощущения, будто по чекистской оплошности провез нечто очень дорогое, запретное, чего никак нельзя было выпускать из страны. Только никакой шмон не смог бы этого обнаружить.
1958 год Школьные годы 1959 Даниил Романович Лунц Институт судебной психиатрии им. проф. Сербского в Москве Владимирская тюрьма — модель, сделанная Б. Буковским из пластилина В. Буковский в психиатрической больнице № 13 в Москве (декабрь 1965 г.) Март 1970 г., после освобождения из лагеря Александр Есенин-Вольпин Американский корреспондент в Москве Роджер Леддингтон
