Андре Агасси - Откровенно. Автобиография
Затем я снимаюсь с Открытого чемпионата Австралии 2002 года. У меня ноет запястье, не могу играть. Брэд расстроен. Я не ожидал от него ничего подобного. Однако в этот раз его больше мучает другая, более серьезная проблема.
День спустя он предлагает поговорить. Мы встречаемся за кофе, и он, наконец, признается начистоту:
— Андре, мы с тобой проделали большую работу. Но теперь она закончена. Мы сделали все, что могли. Сейчас топчемся на месте, не предпринимаем никаких новых шагов. Мой запас трюков иссяк, друг.
— Но…
— Мы проработали вместе восемь лет и, наверное, могли бы еще годик-другой. Но тебе уже тридцать два. У тебя теперь есть семья. Новые интересы. Быть может, тебе стоит на финишной прямой пригласить в команду нового человека? Кого-то, кто сможет придумать для тебя новую мотивацию?
Он замолкает, смотрит на меня, затем переводит взгляд в пространство.
— Ну, вот и все, — говорит он. — Черт возьми, мы с тобой так близки, я так боялся, что под конец начнем перепалку, но, вроде, обошлось.
Когда он уходит, меня охватывает меланхолия сродни той, что чувствуешь воскресным вечером после отлично проведенных выходных. Я знаю, Брэд испытывает то же самое. Быть может, это неправильное расставание, но для нас оно, несомненно, лучшее из возможных.
Я ЗАКРЫВАЮ ГЛАЗА и пытаюсь представить рядом с собой нового тренера. Первым мне приходит в голову Даррен Кэйхилл. Он только что закончил тренировать Ллейтона Хьюитта, достигнув вместе с ним блестящих результатов: он — номер один в мировой классификации и один из лучших в том, что касается правильного выбора удара. Не в последнюю очередь именно Даррена следует благодарить за эти успехи. Недавно мы с ним случайно встретились в Сиднее и долго разговаривали об отцовстве. Этот разговор нас неожиданно сблизил. Даррен, такой же, как и я, молодой отец, посоветовал мне книгу о том, как приучить детей хорошо спать. Он превозносил эту книгу до небес, утверждая, что уже весь теннисный мир знает, как прекрасно спит его сын.
Даррен всегда был мне симпатичен. Мне нравится его легкий характер, а его австралийский акцент я нахожу успокаивающим. Он меня почти усыпляет. Я читаю рекомендованную им книгу — и специально звоню из Австралии Штефани, чтобы процитировать кое-какие отрывки. Оказалось, рекомендации прекрасно работают.
Звоню Даррену, сообщаю, что расстался с Брэдом, и интересуюсь, не хочет ли он работать со мной. Даррен отвечает, что польщен предложением, хотя вот-вот собирался подписать контракт с Маратом Сафиным. Впрочем, он в любом случае поразмыслит обо всем и свяжется со мной.
— Хорошо, — говорю я. — Думай, сколько тебе нужно.
Перезваниваю ему через полчаса. И говорю:
— Черт возьми, о чем тут еще думать? Зачем тебе тренировать Сафина? Ты никогда не будешь знать, чего от него ожидать. Ты просто обязан работать со мной. Клянусь тебе, Даррен, я еще способен на многое. Моя карьера не закончена. Я сосредоточен на ней — и мне нужен человек, который поможет сохранить концентрацию.
— Хорошо, — смеется он. — Договорились.
Он даже не упомянул о деньгах.
ШТЕФАНИ И ДЖАДЕН летят со мной в Ки-Бискейн. На дворе — апрель 2002-го, до моего тридцать второго дня рождения осталось несколько дней. На турнире полно игроков вдвое моложе меня, младотурков вроде Энди Роддика, очередного, уже не упомню, какого по счету, спасителя американского тенниса. Н-да, бедный мальчик. Здесь же — новая сенсация, юное дарование из Швейцарии по имени Роджер Федерер.
Я хочу выиграть этот турнир ради своей жены и шестимесячного сына. Но ничуть не боюсь проиграть — и тоже из-за них. Каждый вечер, возвращаясь домой после игры, качая колыбель Джадена и обнимая Штефани, с трудом могу вспомнить, выиграл я или проиграл. Теннис исчезает из памяти столь же быстро, как солнце с небосклона. Мне кажется даже, что на моей ведущей руке исчезают мозоли, воспаленные нервы спины перестают болеть. Прежде всего я отец и лишь потом — теннисист. Эта перемена произошла внезапно, без предупреждения.
Как-то утром Штефани решилась уйти в магазин, устроив мне небольшую тренировку: оставив со мной Джадена. Это мой первый опыт наедине с сыном.
— У вас все будет в порядке? — спрашивает она.
— Конечно.
Сажаю Джадена на полку в ванной, прислонив к зеркалу, и разрешаю играть с моей зубной щеткой, пока я собираюсь. Ему нравится сосать зубную щетку, глядя, как я брею голову электробритвой.
— Как тебе твой лысый папа? — спрашиваю я.
Он улыбается.
— Знаешь, сын, я когда-то был таким же, как ты: с длинными волосами, торчащими во все стороны. Этим зачесом на лысину ты никого не обманешь.
Он улыбается еще шире, разумеется, не понимая ни слова.
Я перебираю его волосы пальцами.
— Похоже, ты слишком зарос, дорогой. Здесь надо кое-что убрать.
Я меняю насадку на электробритве на ту, что оставляет короткие волосы на голове. Однако, когда я провожу бритвой по маленькой головке сына, на ней остается яркая полоса кожи — белая, как задняя линия на корте.
Не та насадка. Штефани меня убьет. Я должен подровнять мальчику волосы, пока она не вернулась домой. Но моя нервная попытка подровнять сыну прическу приводит к тому, что они становятся все короче. Прежде чем я понимаю, что происходит, мой сын становится еще более лысым, чем я. Он похож на Мини-Мы[48].
Вернувшись, Штефани застывает на пороге, глядя на нас вытаращенными глазами:
— Что это за?.. Андре! — восклицает она. — Боже мой, что на тебя нашло? Я оставила вас всего на сорок пять минут — и ты побрил ребенка?!
И она разражается драматическими тирадами на немецком.
Я объяснил, что это был несчастный случай. Не та насадка. Я умоляю о прощении:
— Я знаю, ты думаешь, что я сделал это нарочно. Тем более я всегда шучу о желании побрить весь мир. Но, честное слово, Штефани, это была всего лишь ошибка.
Я пытаюсь напомнить ей о поверье: если побрить ребенку волосы, они будут расти быстрее и гуще. Но она поднимает руку и разражается хохотом. Она просто сгибается пополам от смеха. Теперь и Джаден смеется над своей хохочущей мамой. И вот мы все хихикаем, потирая то голову Джадена, то мою, и шутим, что волосатой осталась только Штефани и теперь ей следует быть настороже даже во сне. Я смеюсь до изнеможения. Через несколько дней, в финале турнира в Ки-Бискейн, я одерживаю верх над Федерером. Это достойная победа. Он крут, как истинный великий игрок. Он приехал на турнир, имея в своем активе двадцать три победы в текущем году.
Это моя пятьдесят первая победа в турнирах и семисотая — в матчах. Но для меня нынешний турнир запомнится не победой над Федерером, а нашим смехом. Интересно, не этот ли смех помог мне победить? Ведь после того, как от души посмеешься вместе с теми, кого любишь, гораздо легче чувствовать себя свободным, быть собой.
