Борис Панкин - Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах
Так что тот, например, факт, что на прием в советском посольстве по случаю визита пришла практически вся тогдашняя элита новой Чехословакии, меня нимало не удивил.
В шок меня повергло другое. Обилие «бодигардов» вокруг высокого гостя, которые, не догляди за ними, ототрут от своего шефа и самого Гавела: что это еще за невзрачный низкорослый мужичишка лезет прямо к нашему Б. Н.? Именно такое выражение лица было у самого главного из охранников, обладателя обширной загорелой лысины, старательно застеленной волосами с висков. Как водится, после получаса стояния на ногах – у столов, заставленных закусками и бутылками – виновник приема был препровожден, по просьбе его сопровождающих, в примыкающий к общему залу апартамент, где можно дать ногам отдохнуть и побеседовать с главными гостями в более непринужденной обстановке. Мне, конечно, интересно было послушать, о чем говорят Ельцин с Гавелом, но оставаться все время с ними значило обидеть остальных гостей. И вот, возвращаясь после очередной отлучки в общий зал, к тому же держа под руку еще одну «шишку» федерального чехословацкого масштаба, я обнаружил, что створки высоких в позолоченной деревянной резьбе дверей, ведущих в приватные апартаменты, наглухо закрыты, а перед ними, скрестив на манер американских полицейских руки на груди, стоит тот самый джентльмен с декорированной лысиной, фамилия которого – Коржаков – мне стала известна и запомнилась значительно позднее. Я надвигался на него как на пустое место, уверенный, что он догадается отойти в сторону. Но он, не шелохнувшись и «чувств никаких не изведав», заявил, глядя куда-то в пространство, что «туда нельзя».
– По-о-слу-у нельзя?! – буквально взревел я, успев заметить веселый блеск во взоре чеха.
В глазах «бодигарда» мелькнуло что-то осмысленное, и двери немедленно распахнулись. Но мне этого было мало.
– Борис Николаевич, – вопросил я, – для того ли мы свергали государя императора и господина Рябушинского?
И тут же понял, что моя пагубная привычка цитировать к месту и не к месту классиков в данном случае не сработала. Судя по всему, Ельцин «Бани» Маяковского не читал. Или не помнил. Пришлось своими словами рассказать ему о происшествии, и он повел вокруг себя суровым взором, словно бы отыскивая Коржакова, который, однако, пропустив нас, занял за дверями ту же позу. Не поручусь, однако, что эта история не доставила восходящему светилу скрытого удовольствия.
С того вечера я заметил, что беседы в узком кругу с бокалом спиртного – кружкой пива в руке, как это было в одной из «гавеловских» пивниц, куда нас пригласил чехословацкий президент, импонировали московскому гостю больше, чем стол переговоров, где он чувствовал себя совсем не так уверенно. Часто обнаруживал непонимание того, что ему говорит его партнер. Заглядывая невпопад в шпаргалку, называемую на дипломатическом языке памяткой, запросто выпаливал что-то мало относящееся к делу.
Какими бы ни были мои симпатии или антипатии, комплекс посла заставлял поеживаться от иных его эскапад. Ну там, международные вопросы, мировая политика – это все для него внове, но экономику-то, наивно полагал я, он, бывший первый секретарь обкома, должен знать. Увы…
Завтрак с Дубчеком тоже не прибавил мне гордости за свою страну. «Вот-вот, – думал я с замиранием сердца, – этим недавним диссидентам, философам, юристам по образованию, станет ясно, что король-то голый…» Но нет. Эйфория набирала обороты, восторг был абсолютно искренним, и я тогда, кажется впервые, открыл для себя, что наваждению подвластны не только так называемые широкие массы, но и рафинированные интеллектуалы… До президентских выборов в РСФСР меж тем оставалось около месяца.
Наша следующая встреча была уже в Москве. В первых числах сентября 1991 года. И тут стоит привести одно место из книги Ельцина «Записки президента», опубликованной в 1994 году.
«…дошли до Министерства иностранных дел, – рассказывает он о том, как вместе с Горбачевым подбирали людей для ключевых постов в послепутчевом правительстве СССР. – Я сказал, что Бессмертных выполнял поручения ГКЧП, во все посольства ушли шифровки в поддержку ГКЧП, и всю внешнеполитическую службу он ориентировал на то, чтобы помогать путчистам. Козырева тогда сложно было назначать на пост министра иностранных дел, он был к этому не готов. Остановились на фигуре Бориса Панкина, посла в Швеции. Он был одним из немногих послов, кто в первый же день переворота дал однозначную оценку путчу.
В одиннадцать часов начался Совет глав республик, там все эти предложения (в том числе относительно министра обороны и председателя КГБ. – Б. П.) прошли.
Каждая такая победа давалась невероятным усилием. А сколько их могло быть – одна, две, три?»
Я еще вернусь к этому абзацу, вернее, к тем невероятным трансформациям, которые он претерпел в зарубежных изданиях книги, пока же отмечу, что меня заинтриговала фраза о том, что мое назначение на пост министра иностранных дел СССР инициировал чуть ли не Ельцин, который к тому же рассматривал это как одну из своих пока немногих побед. То, что после трех дней нашего общения в Праге и моего с Александром Лебедевым заявления против путча из Праги, которое мгновенно вынесло нас на стремнину мирового общественного внимания, он назвал меня «послом в Швеции», тоже оставим на совести автора. Даже если представить, что на него такое впечатление произвела наша мимолетная встреча в Стокгольме, это могли бы поправить его помощники, в сущности, настоящие авторы книги.
Тогда я ничего этого не ведал, но повышенное внимание к моей персоне со стороны лагеря Ельцина да и его самого замечал. Говоря коротко, мне показывали то кнут, то пряник. Показывали, потому что пустить в ход то или другое пока было не в их власти.
В день моего вступления в должность министра Борис Николаевич позвонил мне одним из первых. Передо мной на письменном столе как раз лежала «тассовка» с выдержками из его последнего спича: «Идея Союза себя не исчерпала, стремление создать новый Союз, действительно добровольный союз суверенных государств по-прежнему сильна… и нас не должно пугать объявление рядом союзных республик своей независимости…»
Это совпадало с моим представлением происходящего. Все эти суверенитеты и независимости – лишь способ тряхнуть как следует Центр, чтобы он понял наконец необходимость не на словах, а на деле считаться с интересами и своеобразием республик… Игра, которую, кстати, именно РСФСР при Ельцине и начала. Но об этом я ему не стал напоминать.
Меня радовало, что сейчас два президента заодно. Противостояние путчу – в Москве и Форосе – помирило их. Сбылась мечта Дубчека. По иронии судьбы благодарить за это надо было также Янаева и компанию.
![Дарья Ардеева - Запретные территории [СИ]](/uploads/posts/books/77022/77022.jpg)
