Михаил Шевченко - Избранное
Кто же виноват? Алексей Прасолов называет его.
«Стоял перед нами человек с немалым трудовым стажем. Был в руководителях. Сместили. Теперь Полухин пашет напропалую — лемеха горят! И ложится корявая, издевательская борозда этого пахаря рядом с чужой ему — ровной бороздой, которая и должна скрасить, затушевать эту злую полухинскую борозду.
А ее все равно видно».
Видно и кривую отношения к поэту и журналисту Алексею Прасолову в родном городе — из его же заявления.
Послав заявление в правление Союза писателей РСФСР, Алексей позвонил мне. Таким взволнованным я его никогда не чувствовал. Дождавшись заявления, я пошел с ним к секретарям правления, к председателю — Леониду Сергеевичу Соболеву.
Было послано письмо Л. С. Соболева областному руководству. Были звонки и в Воронежский обком партии, и в отделение Союза писателей.
Ходатайство правления вело к успеху дела.
Алексей снова позвонил мне. В трубке слышалось тяжелое его дыхание.
— Знаешь, я даже как-то и радости не испытываю. Но она придет, радость… Рая скоро разрешится… В конце года ждем наследство…
Помолчал и добавил, мне почудилось — улыбаясь:
— Если будет сын, назову твоим именем…
Я сказал ему «спасибо, Алеша» и никак не мог предположить, что близко… близко к исполнению его собственное предсказание.
Я умру на рассвете,
В предназначенный час.
Что ж, одним на планете
Станет меньше средь вас…
Окруженье все туже,
Но, душа, не страшись:
Смерть живая — не ужас,
Ужас — мертвая жизнь.
Да, наверно, никто не предполагал… А думал ли он сам о петле?.. Видимо, да. Отсюда — «предназначенный час…» Позже я слышал, что ему предстояла серьезная операция в связи с болезнью легких.
В конце концов квартиру Алексей получил. Но я знал терпеливость его к своим нуждам. Она была ровно такой, какой было его нетерпение помочь в нуждах другим людям.
Сквозят и даль и высота,
И мысль совсем не странная,
Что шорох палого листа
Отдастся в мироздании.
В осеннем поле и в лесу,
С лучом янтарным шествуя,
Я к людям утро донесу
Прозрачным и торжественным.
Люди, которые не слышали этого его желания, не слышали его простых житейских нужд, не отзывались на них, — вряд ли они думали об утре земляков своих, о судьбе своих сограждан.
Алексей Прасолов обрел квартиру. У него родился сын. И я позже узнаю, что он назвал его Михаилом. Он жаждал еще многое-многое написать. И тем больнее была весть о его уходе…
Вспоминая Алексея, перечитывая стихи его и письма, невольно думаю об одном совпадении. Из воронежских степей пришел в поэзию Алексей Кольцов — сын прасола. А сто лет спустя из тех же воронежских степей приходит в поэзию Алексей Прасолов. Самое большое событие в жизни Алексея Кольцова, оставшееся в истории, была встреча со своим великим современником Александром Пушкиным. И самое большое событие в жизни Алексея Прасолова, освещающее путь поэта, была встреча с великим нашим современником Александром Твардовским.
Есть в этом совпадении какая-то закономерность.
6 декабря 1986 года. Россошанское педагогическое училище отмечало свое шестидесятилетие. К этому дню было приурочено и открытие мемориальной доски памяти Алексея Прасолова. Хлопотали о ней давно. Училище было — за доску. Некоторые же товарищи сомневались: как же — Алексей покончил с собой… Но ведь так же ушли, напоминал я в горячих разговорах, и Есенин, и Маяковский, и Фадеев, наконец… А Лафарги?.. Есть в человеческом бытии обстоятельства, когда человек вправе распорядиться своей жизнью…
И вот памятный зимний день. Пасмурно с утра. Но солнце пробивается сквозь тучи и к началу митинга день уже кажется весенним. На площади перед училищем собралось много народу — учащиеся, преподаватели, жители города. Поговаривали, что приедет на митинг мать Алексея. Как она доберется из Морозовки? Каково ей будет слушать речи об Алеше, выдержит ли?..
Вера Ивановна не решилась приехать. Далеко в ее годы. Да и людям, как она сказала, лишняя забота.
Объявляют о решении горисполкома. Сдергиваю полотнище, которым была закрыта доска. На мраморе надпись: «Здесь в здании педагогического училища с 1947 г. по 1951 г. учился советский поэт Алексей Тимофеевич Прасолов. 1930—1972 гг.». Это ведь слова о том парнишке из села Морозовки, которого я впервые увидел здесь в сентябре сорок седьмого…
День 6 декабря останется светлым днем в истории культуры родного города, в истории нашей поэзии. Сегодняшняя, уже большая, популярность Алексея Прасолова — это только начало его нешумной славы.
Я счастлив, что судьба подарила мне многолетнюю дружбу с ним, счастлив, что в тот день был в Россоши…
Слушая выступающих, я мысленно видел Веру Ивановну, видел во дворе, где некогда бегал маленький Алеша… Низкий поклон ей за такого сына! Низкий поклон ей за все, за все, что пережило и переживает сейчас ее материнское сердце!.. Пусть утешит боль ее, пусть приносит ей радость мысль о том, что книги ее сына читают тысячи людей. Он нужен людям…
Приходит на память то, что сказал он однажды в письме: «Ищу выход. Будем жить».
Выход для себя как человека он нашел скорбный. Для него живая смерть не была ужасом. Ужасом была — мертвая жизнь.
1986
ЭХО ТИХОГО СЛОВА
(об И. Борисове)
Когда в редакции журнала меня попросили написать рецензию на книгу стихотворений «Эхо тишины» Исаака Борисова, я отказывался: я не знал ее автора как поэта. Взглянув на портрет, я вспомнил, что раза два-три видел на писательских собраниях этого седого человека с тяжеловатым взглядом. Не торопясь он проходил по залу, сосредоточенно оглядывал присутствующих…
Я стал перелистывать книгу. Вроде стихи как стихи. Но вот где-то в глубине сборника читаю:
Мой голос — он не громыхал, как медь…
Быть может,
люди,
я не понят вами?
Когда-нибудь и вы, устав греметь,
Начнете клясться тихими словами.
И сразу я подумал: «Да, да. Это сказал тот, седой сосредоточенный человек». И сразу по-иному зазвучали для меня только что прочитанные и показавшиеся мне обычными стихотворения. Я почувствовал поэта.
Потом, кроме книги лирики «Эхо тишины», я прочитал однотомник Исаака Борисова «Триста признаний в любви».
