Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца
В «Петриксе» требовательно прозвучал чей-то голос: в штабе хотели знать число убитых и раненых. После прибытия подкрепления нас было 460 человек. Но не успели мы подсчитать потери, как на нас вновь обрушился шквал металла. Новый артобстрел! Минут через 15-20, когда огонь противника утих, мы все же подсчитали, сколько нас уцелело. Оказалось, что атака с воздуха и артобстрел унесла жизни 312 человек из 460, имевшихся на момент прибытия подкрепления.
Кто-то из наших открыл огонь. Взглянув вверх на холм, я увидел метрах в 30 от нас отряд американцев, тащивших с собой станковые пулеметы и минометы.
— Кто из вас старший по рангу? — осведомился голос по рации.
Я вопросительно посмотрел на Крендла и наших бойцов.
— Вероятно, обершарфюрер, — ответил я. — Но не могу сказать, жив он или нет.
Последовала пауза, потом ответил какой-то штабист.
— Вот что, хочу, чтобы ты очень меня внимательно выслушал, сынок.
Как только я услышал слово «сынок», то мгновенно понял, что ничего доброго оно не предвещает. Я знал, в каких случаях наши господа офицеры переходят на подобный лексикон.
— Что там затевают американцы? Я посмотрел вверх на холм.
— Окапываются метрах в 30 от нас. У них станковые пулеметы и минометы.
— Сколько у тебя человек во взводе? — продолжал расспрашивать офицер.
— Четыре.
— Сколько ты уже в СС, радист?
— Пятый год.
— Где пришлось сражаться?
— В Нидерландах, Франции, на Восточном фронте и вот теперь здесь.
— Очень хорошо. Цвет на день — желтый. И ты сейчас сдашь рацию кому-нибудь из солдат своего взвода. Тебе от меня будет особое задание.
Мы с Крендлом переглянулись. Цвет на день означал, что предстояло надеть нарукавную повязку определенного цвета — красную, синюю или желтую. У нас они всегда были при себе, но вот надевать их нам приказывали нечасто. Повязка эта наделяла тебя командирскими полномочиями на определенном участке. Цвет повязок постоянно менялся, чтобы враг не догадался о роли того или иного цвета. На Восточном фронте часто сообщали о переодетых в нашу форму русских солдатах с нарукавными повязками, завлекавших ничего не подозревавших наших солдат в засаду.
Я хотел отдать рацию Крендлу, но тот наотрез отказался.
— Я пойду с тобой, — не терпящим возражений тоном заявил он.
Рацию забрал Зайлер. Мы с Крендлом, Бомом и Фидлером нацепили на рукав желтые повязки.
— Что мне предстоит? — осведомился я у штабиста.
— Соберешь все остающиеся подразделения. Потом поделишь людей на четыре взвода и поведешь их в атаку на позиции американцев.
У меня вертелся на языке вопрос: а что, если наша атака будет отбита, но я предпочел воздержаться — такой вопрос вполне можно было истолковать, как пораженчество.
— Есть.
Бом достал свисток и равнодушно отер прилипшую к нему грязь. Я кивнул, и он дал три коротких свистка. Тут же все подразделения выслали к нам по одному человеку. Те, заметив желтые нарукавные повязки, стали ждать моих дальнейших распоряжений.
Я обвел взором стоявших передо мной бойцов. Исхудавшие, в копоти лица, оборванное обмундирование.
— Нам приказано штурмом взять позиции американцев. Сейчас вы вернетесь в подразделения и поделите всех остающихся на 4 взвода по 37 человек в каждом. Командовать ими поручено нам: Бому, Фидлеру, Крендлу и мне.
— Каков твой план? — спросил Бом.
Не было у меня никакого плана. И не требовалось. Тут офицер спросил по рации:
— Вы на позиции?
— Так точно.
— Возьмете два взвода и будете атаковать по центру. Третий ударит американцам в левый фланг. Как только американцы сообразят, что к чему, они тут же откроют огонь по двум направлениям. Это ясно?
— Так точно.
— Немедленно атаковать. После прорыва доложить. Хотя мне этот замысел и казался чистейшей авантюрой,
я все-таки вызвался вести взвод. Крендл командовал взводом, следовавшим за моим. Фидлер готов был атаковать американцев с левого фланга, а Бом взял на себя проведение удара с правого фланга. Несколько минут занял инструктаж, и мы были готовы идти на штурм.
По свистку Бома мы с Крендлом повели 74 бойца в самоубийственную атаку позиций американцев. Противник был уверен, что мы разбиты, поэтому никак не ожидал нашей дерзкой атаки.
Американцы были рядом, мы даже слышали, как они перекликались друг с другом. Укрывшись за двумя гранитными выступами скалы, я стал изучать их, выбирая подходящую мишень. И так увлекся, что проглядел целившегося в меня янки. Очередь из автомата высекла искры из гранита, обдав меня осколками камня. Я перебежал на другую сторону, и тут же новая очередь. Я был заперт со всех сторон, правда оставались еще и гранаты. Я наугад швырнул одну через скалу. Едва она разорвалась, я выглянул из своего укрытия, и тут меня обстреляли в третий раз. Стало быть, граната не сработала.
— Нас обходят справа! — заорал кто-то из американцев.
Я молился, чтобы неприятель сменил направление огня.
— И слева тоже! — выкрикнул тот же голос.
Враг, раскусив наш замысел, расположился подковой — с какой стороны ни подступись, мы все равно оказывались подогнем.
Тут за моим гранитным выступом разорвалась брошенная американцами граната. В ушах моих заливистой трелью голосили колокола. Оглядевшись, я увидел, как наших бойцов рвут на части пули станкового пулемета противника. Часть солдат вернулись с левого фланга к центру, потом их примеру последовали и те, кто находился на правом. Американцы обстреливали нас из минометов, автоматов, пулеметов, забрасывали гранатами. Я даже не задумывался о том, каковы наши потери, наверняка они были ужасны, однако мы ни на сантиметр не смогли приблизиться к их позициям.
Тут я, не выдержав, крикнул, чтобы на правом фланге дали свисток — сигнал к отходу. Разумеется, я не имел полномочий на это, но мне было уже на все наплевать. Мы почти бегом спустились метров на 35—40 вниз и укрылись там за стволами деревьев и валунами. Пересчитавшись, мы убедились, что из 148 участвовавших в штурме в живых осталось 29.
Взяв у Зайлера рацию, я связался со штабом, сообщить о провале штурма и о наших потерях. После продолжительной паузы отозвался офицер:
— Уносите ноги оттуда, черт возьми!
Спустившись к подножию холма, мы явились в штаб. Там у оборудования связи с совершенно измученным видом стоял оберштурмфюрер. Я подошел к нему, представился, но не стал винить себя в том, что не выполнил поставленную задачу и отдал приказ отойти. Я ждал, что он примется разносить нас в пух и прах. Но оберштурмфюрер помалкивал, и у меня камень с души свалился.
Глава 28. В Фалезском котле
