Вильгельм Адам - Катастрофа на Волге
Выйдя из дома, я встретил двух генералов, которых знал по военной школе в Дрездене. Неожиданно они сердечно пожали мне руку. Неужели эти господа сделали из своего опыта такие же выводы, что и я? Однако это предположение оказалось ошибкой. Просто они думали, что в генеральском лагере могут встретить только единомышленника. «Старики» быстро просветили их. Когда несколько часов спустя я заговорил с одним из этих генералов на улице лагеря, он отвернулся и прошел мимо. Теперь в лагере собралось около 170 немецких, 36 венгерских, 6 румынских и 3 итальянских генерала. Их предводителями были стратеги, призывавшие держаться до конца, — Ферм, Вутманн, Шпехт, Хакс и Маркс. Они тиранили каждого, кто отклонялся от продиктованной ими линии. Впрочем, в ряды живущих вчерашним днем перешло и большинство тех генералов, которые в декабре вместе с Паулюсом и Зейдлицем подписали обращение 50 генералов. Этих господ заставили «покаяться» перед своего рода судом чести, которым руководила самая реакционная группа. Они прибегли к обману и клевете, чтобы оправдать свой шаг, и утверждали, что поставили свою подпись в результате давления. После того как они отреклись от Союза немецких офицеров, их «с честью» снова приняли в сообщество генералов, верных Гитлеру. Все это было более чем недостойно. Эти люди были похожи на хамелеонов. Не удивительно, что солдаты роты обслуживания не скрывали своего презрения по отношению к этому сорту генералов. Все же были некоторые, обладавшие достаточной духовной независимостью и не позволившие командовать собой. К ним относился генерал д-р Альтрихтер. Он одинаково дружески приветствовал меня, не обращая внимания на злобные взгляды других. Он рассказал мне, что его сын, который был на несколько лет моложе моего Гейнца и учился в Дрездене в той же гимназии, погиб. Так же как и Паулюс, Альтрихтер был похож на ученого. Среди генералов он считался чудаком, потому что избегал их общества, ненавидел их поверхностные, пошлые разговоры и игру в карты. Обычно он одиноко сидел на отдаленной скамье красивого парка, читал или писал на религиозные темы. Злые языки утверждали, что он хочет основать новое религиозное общество. Поскольку духовно они не доросли до него, то старались принизить его в глазах других. Безусловно, генерал Альтрихтер отвергал их тупое сословное чванство и их военное упрямство, хотя и не сделался явным антифашистом.
Мы поддерживали очень тесные отношения с румынскими генералами. Они приходили к нам в комнату, гуляли вместе с нами, всегда дружески нас приветствовали. Они ненавидели Гитлера и его клику, которые принесли и их народу так много страданий и горя. Мы часами беседовали на немецком или французском языке о будущих задачах обоих наших народов.
Три итальянских генерала были отъявленными фашистами. Они тесно объединились с реакционной группой немецких генералов.
Венгерские генералы вначале держались в стороне. Правда, они не стали на сторону фанатично упрямых немцев, но в остальном казалось, что они весьма равнодушно относятся к происходящему. Однако с течением времени мы заметили, что и во фронте венгерских генералов имелись трещины. Почти все они ненавидели гитлеровскую Германию, а некоторые, исходя из своего опыта, сделали, как и мы, выводы о необходимости преобразования своей родины.
Такова была примерно картина, которая представилась мне в первые недели второго периода моей жизни в Войкове.
Несмотря на общественное осуждение, которому нас, антифашистов, хотело подвергнуть большинство преданных Гитлеру паладинов, к нам присоединились два молодых генерала, Гизе и Нейманн. Они также переселились в нашу комнату.
«Штаб Ферча»
Недели и месяцы, проведенные в Войкове с 1946 по 1947 год, не были для меня бесполезными. Я продолжал свою учебу во многих областях политики, науки и литературы, углублял свои знания русского языка и занимался своим хобби — математикой. Я внимательно читал немецкие газеты, поступавшие к нам довольно регулярно, хотя и с некоторым опозданием. Незадолго до моего отъезда из Лунева до нас дошла весть об объединении обеих немецких рабочих партий в Социалистическую единую партию Германии. Мои друзья и я считали это большим историческим событием, так как нам стало ясно, что нельзя создать полностью обновленную Германию без твердого руководства со стороны единой, целенаправленной рабочей партии. Мы были горды тем, что путь содружества всех демократических и готовых к строительству сил, начатый в движении «Свободная Германия», теперь нашел свое прямое продолжение на востоке Германии. Ежедневное соприкосновение со стратегами империализма и милитаризма в лагере Войково было хорошей школой для нашей последующей политической работы. Судорожные попытки этой клики сохранить свое единство, помешать отходу отдельных лиц показали одно из ее слабых мест. Известия из Германии, которые должны были побудить к критическому мышлению, отклонялись ею как не соответствующие действительности. Упрямое отрицание всего нового — такова была генеральная линия этих господ. Если кто-либо отклонялся от общей линии, его снова урезонивали угрозой суда чести.
Дирижерами реакции были несколько бывших офицеров генерального штаба. Во главе их стоял генерал Ферч, начальник штаба группы армий «Курляндия». Он старался держаться в тени. Несмотря на это, мы на различных фактах убедились, что именно он являлся закулисным руководителем господ генералов. «С американцами против русских» — таков был его девиз. Иногда мы слышали об этом от того или иного генерала, который, правда, боязливо оглядывался, прежде, чем вступить с нами в короткий разговор. К «штабу Ферча» относились генералы Нигофф, комендант Бреслау, Вутманн, командующий немецкими войсками на острове Борнхольме, Геррман, молодой авиационный командир, Маркс, начальник штаба одной из армий в Прибалтике.
Уже давно мы замечали, что группа генералов регулярно собиралась в определенном месте парка. Издали было видно, что они дискутируют и что-то пишут.
Случаю было угодно, чтобы в один прекрасный день лейтенанты фон Эйнзидель и фон Путткамер, которые прибыли с нами из Лунева, стали свидетелями темпераментного разговора. Едва можно было поверить тому, что они нам рассказали: битые полководцы анализировали восточный поход на свой лад, делали выводы о структуре и вооружении германской армии после заключения мира, аккуратно записывали, что в будущем следует сделать «лучше».
Несколько недель спустя, вероятно около двух часов ночи, меня разбудили громкие голоса. В комнате стоял советский офицер с двумя солдатами.
