Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин
В Берлине, беседуя с американским журналистом из «Чикаго трибюн», она сказала, что ее искусство не так уж необходимо людям. Необходима лишь любовь, возможность любить, как Христос и Будда. Но большинство любят только самих себя, свои идеи, свою власть, свое богатство. Ей стоит браться за написание книги, если она докажет людям, что они не умеют по-настоящему любить.
В черновых набросках к своей будущей книге она напишет, как робкий и застенчивый «маленький большевик» рассказывал им, только что приехавшим в Россию, о Ленине, о большевиках, о великих жертвах коммунистов. Все более вдохновляясь, он говорил о великом будущем коммунизма, «пока мы тоже не почувствовали себя готовыми умереть за Ленина и его дело». Юмор нередко переходил в иронию:
«Небо заволокло тучами, пошел дождь, однако наш гид был равнодушен к сырости, и я не скоро почувствовала, что мы ничего не ели в течение 14 часов (…) Я обнаружила после того, как познакомилась с другими, что настоящий коммунист индифферентен к жаре или холоду, к голоду или другим материальным лишениям (…) Как христианские мученики древности, они живут столь погруженными в идеи, что просто не замечают этих вещей».
Новоявленные «христианские мученики» и их «жены в перьях» не замечали бездомных детей, которых в эти годы насчитывалось более 5 миллионов и которые так нуждались в защите взрослых.
Айседора приехала спасать их детей, помогать им. От них теперь зависела ее школа. И что же? Она сразу «стала в позу антагонизма» и тем самым объявила, что «полна решимости обойтись без покровителей». Таких она называла новой буржуазией, «хорошо откормленной аудиторией», «хорошо откормленным обществом».
«Красный эмигрант» Ю. Анненков в своей книге написал: «В 1925 году, в Париже, Дункан много говорила со мной о Москве, о Петербурге, о советском строе, глубоко ее разочаровавшем». (Потом он назовет смерть Дункан «таинственной предопределенностью», только не объяснит, что это значит — Авт.)
В мае 1926 года Айседора встречалась с Мейерхольдом и его женой 3. Райх. («Они были милы со мной».) Известно, что у Зинаиды Райх была своя точка зрения на гибель Есенина, о чем она хотела рассказать в мемуарах. Не потому ли была зверски убита в 1939 году?
Своя, неправительственная, точка зрения была и у Айседоры: «Он (Есенин) желал, чтобы филистимляне пали перед ним ниц».
Тогда она не знала того, что могла услышать от супругов Мейерхольдов: в гробу «лежало чужое лицо», «лиловый шрам на лбу», «один глаз навыкате, другой вытек». Портрет, мало напоминающий портрет самоубийцы.
О настроении Всеволода Эмильевича пишет Анненков: «Заговорили о «Бродячей Собаке». Всеволод Эмильевич сказал: «А у нас, в Советском Союзе, теперь всем бродячим собакам — крышка. Вместо бродячих собак прочно засевшие кабаны с клыками… Райх сердито взглянула на мужа, но промолчала».
15 января 1926 года «Красная газета» написала о том, что «Дункан находится в стесненных материальных обстоятельствах и что она намерена опубликовать все полученные когда-либо любовные письма, чтобы получить средства к существованию… Она также намерена написать историю ее трагически окончившегося брака с Сергеем Есениным».
Не странно ли (какое совпадение!), тогда же рядом с Айседорой появилась «русская женщина, которая помогала ей готовить», «нуждающийся русский джентльмен согласился быть ее секретарем», русский музыкант стал ее аккомпаниатором, объявился даже русский кинооператор, который увековечил ее последние дни.
3 октября 1928 г. «Известия» сообщали о вечере памяти А. Дункан, состоявшемся в Большом театре. «После вступительного слова П. И. Новицкого и А.А. Сидорина была показана кинофильма «Последние дни Айседоры Дункан», заснятая в Ницце», — так писала газета, «забыв» упомянуть фамилию кинооператора.
Айседора чрезвычайно почитала немецкого философа Фридриха Ницше. Одно свое письмо-статью для парижской газеты «Юманите» озаглавила словами из Заратустры. «Я люблю человека, который поднимает себя самого ввысь и гибнет на этом пути».
«Трагическая смерть Айседоры Дункан после столь же трагической кончины Сергея Есенина, изощренную жестокость которой невозможно забыть, снова напомнила мне, в какой драматической атмосфере постоянно жила эта, на первый взгляд чудовищно парадоксальная, чета». Эти слова принадлежат Францу Элленсу.
Совершенно виртуозная, по-настоящему ошеломляюш, ая фраза заставляет снова и снова возвращаться к ней, перечитывать, думать: «Трагическая смерть Айседоры Дункан (…), изощренную жестокость которой», или «после столь же трагической кончины Сергея Есенина, изощренную жестокость которой невозможно забыть». К кому из них относится финал столь загадочной фразы? А, может быть, к обоим? Дескать, милая, добрая, умная, благородная Айседора! Сколько сил ты приложила, чтобы спасти Есенина! Каким насмешкам и изощренным издевательствам подвергла себя, пожертвовала состоянием, добрым именем, родиной, а себя спасти не сумела? Или не захотела?
Франц Элленс и его жена М. Милославская еще в 1922 году опубликовали ряд стихотворений Есенина на фрацузском языке. Смерть Есенина произвела на них тяжелое впечатление. Получив это сообщение, Элленс в тот же день пишет М. Горькому, что весть о самоубийстве Есенина их потрясла. Воспоминания о Есенине и Айседоре Дункан написаны им сразу после трагической гибели Дункан. Опубликованы в парижской газете 22 октября 1927 года. Приведенная выше цитата именно из этого источника.
Зачем же понадобилось Мэри Дести оболгать Айседору и возвести на нее небылицы, с которыми мы познакомились выше?
Полагаю, что сделала это Дести не для осуждения Айседоры, а для своей реабилитации: мол, она приложила все усилия, испробовала все средства и возможности, но разве Айседору можно переубедить, отвлечь от задуманного? Никакие силы не могли заставить ее делать то, чего она не хотела, и никакие силы не могли отвлечь от намеченной цели.
Что оставалось ей, Мэри? Разве только открытым текстом сказать: Айседора, откажись от этой книги — не простят тебе ее большевики!
Мэри высказала свои «плохие предчувствия» и просила Айседору не ездить с этим молодым человеком, мол, эта поездка может плохо кончиться. И что же услышала в ответ? Айседора пришла в восторг от этой мысли и заявила, что, если это так, то непременно сядет в машину и с радостью помчится навстречу своей гибели. Не потому ли и прозвучали эти странные последние слова: «Прощайте, друзья! Я иду к славе!»
Очень странные слова для обычной прогулочной поездки.