Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том
Жил брат-разбойник, по выражению Ильи, в соседях, т. е. в 30-ти километрах от него, и они, уже не один год, приходят друг ко другу, чтобы вместе помолиться. Но оба не чувствуют еще себя уверенными в отпущении грехов; и теперь, услышав, что в Усть-Омчуге есть у кого-то Святое Письмо, его, как старшего, согласились откомандировать и разузнать обо всем подробно.
— Так, вот, что, братец, — обратился гость к Владыкину, — брат-разбойник ждет меня с доброй вестью, а я, вот, сам еще, как дитя, не знаю, в чем нужно исполнить волю Божию и чем угодить Богу? Так что ты говори мне все, как есть, а я буду принимать, как от Самого Спасителя. Говори!
Павел стал читать Библию и изъяснять путь Господен, в результате чего, Илья ясно начал понимать, в чем его заблуждение. В заключение, они склонились на колени, и собеседник искренне раскаялся пред Богом в своем неведении. Погостив еще три дня и подкрепившись духовно, брат Илья, с великой радостью, возвратился к товарищу.
Не прошло и месяца, как оба отшельника приехали, покинув тайгу навсегда. Вскоре покаялся и второй. Таким образом, образовалась группа, боящихся Господа, до десяти человек. Почти каждый вечер проводили в разборе Слова Божия, укрепляясь в вере; а оба друга-таежника, получив разрешение на выезд с Колымы, жили теперь, до лета, в ожидании транспорта.
* * *
Лютые морозы, письма от друзей и ожидание дитя, сильно начали томить душу Наташи. Она явно заволновалась и все настоятельнее приступала к мужу с вопросом: не пора ли молить Бога об избавлении? В сновидении, Павел вскоре, дважды, получил откровение от Бога, что молитвы их услышаны, и путь им будет открыт, но через испытания.
Начались ходатайства, к которым непосредственное начальство относилось очень сочувственно и доказывало, что после 12-летнего скитания в неволе, Владыкин имеет полное право на окончательный выезд. Много было борьбы вокруг этого вопроса и так же, как год назад, резолюции вышестоящего начальства чередовались, в зависимости от степени полномочий и власти должностных лиц. Наконец, Владыкину было объявлено, что дано указание на освобождение, и за ними закреплены два места на последнем корабле до закрытия навигации, для отправки на "материк".
С радостью Наташа уволилась с работы, с радостью объявили они распродажу некоторых вещей, с радостью начали упаковываться, но, назначенные Богом, испытания не заставили себя долго ждать. На следующий день, в управлении сочувственно извинились и сообщили, что места их на корабле отданы другим, а им определили, ожидать лета. Здесь особенную стойкость проявила Наташа, заслонив своим упованием на Господа тот поток отчаяния, который готов был обрушиться на мужа. Обоюдная молитва восстановила их духовное равновесие так, что, вновь обращенные, друзья восхищались их спокойствием, при создавшихся обстоятельствах.
Прошло два месяца безмолвного и, по-человечески, бесперспективного, ожидания; отовсюду была тишина; и все пути к выезду были отрезаны до лета. Владыкину было предложено прибегнуть к помощи медицины и, получив соответствующий диагноз, иметь избавление, но, слава Богу, он отказался, доверившись Богу. Беременность Наташи угрожала им отсрочкой, по меньшей мере, на 2–2,5 года, но упование на Божьи обещания не покидало их; и они, утешая друг друга, оставались спокойными.
Наконец, тогда, когда все человеческие варианты оказались безнадежными, и Наташа уже смирилась, в крайнем случае, оставаться — им открылся такой путь, на который они совершенно не могли рассчитывать.
Семье Владыкиных разрешили вылететь, по личному согласию высшего начальства, на служебном самолете. Это было настолько ошеломляюще для них, что они, явно, растерялись, и первые часы не знали, за что браться. Сборы были настолько поспешны, что близкие друзья оказались удивленными, когда Павел с Наташей сообщили им о своем выезде, на последнем прощальном вечере.
До самой полночи просидели, не веря, что Владыкиных завтра уже в поселке не будет. Один из друзей, недоверчиво, решил пройти в комнату Владыкиных и убедиться: неужели там все уже собрано? И, увидев, что, действительно, кроме чемоданов в ней ничего не осталось, он с плачем упал на колени, осуждая себя за то, что так мало воспользовался служением Павла с Наташей.
После полуночи к ним вошла молодая женщина — соседка; она любила слушать мелодичное, сердечное пение, искренние беседы (особенно Наташи с ней), давно желала отдать сердце Господу, но, торгуясь с собой, все время откладывала свое покаяние. Теперь, войдя к Владыкиным и увидев, вместо желанного уюта, пустые стены, упала тут же, у порога, на колени и в горячих слезах раскаялась пред Господом.
Утром друзья проводили Владыкиных до автобуса. Не помня себя от волнения, Павел с Наташей закрыли за собой последний раз дверь комнаты и вручили ключ брату-коменданту, с пожеланием, чтобы в ее стенах продолжало прославляться имя Иисуса. Перед посадкой в автобус, Павел снял шапку и, в последний раз, оглядев вершины гор, загорающиеся малиновым рассветом, молитвенно произнес: "До сего места помог нам Господь!!!"
— Что, жалко расставаться что ли? — с усмешкой заметил шофер, нетерпеливо держась за рычаг коробки скоростей, — ныряй скорей да плюнь позади себя.
Павел с Наташей, войдя в машину, неторопливо разместились сзади шофера, наблюдая, как он старательно набирал скорость, покидая Усть-Омчуг.
— Да, — сказал Павел, — конечно, мы рады возвращению, после 12-летнего скитания по этим местам, но скажем, словами Библии: "Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие мое приятно для меня" (Пс.15:6). За все, слава Богу!
Автобус мчался, как птица — это соответствовало и желанию Владыкиных; он то взлетал с рычанием, по серпантинам, на горные перевалы, то устремлялся вниз, оставляя сзади себя снежные вихри; осторожно, по ступицу в воде, пересекал горные потоки или с отвагою врезался в кашу, по-весеннему раскисшего снега, на трассе и, причудливым веером брызг, обдавал почерневшие валы, расчищенных снеговых заносов, по краям трассы. В природе и на сердце Павла с Наташей царило ликование. С горных перевалов Владыкин, осматривая знакомые горные вершины, с упоением рассказывал жене о тех или иных особенностях, но она продолжала молча, с закрытыми глазами, услаждать себя радостью возвращения в свой родной Ташкент. Иногда, такое непочтительное отношение к рассказчику, волновало его душу, но у жены всегда находились свои объяснения; и он, в основном, один, своими яркими воспоминаниями, отмечал убегающие картины прошлого и, прощаясь с этими местами, не раз возносил усердные молитвы хвалы и благодарения Богу. Ведь, он так сросся со всем этим! Да, и как можно расставаться со всем этим равнодушно, когда эти горные вершины, скальные уступы и таинственные заросли на берегу потоков были свидетелями усердных пламенных молитв, при жгучих испытаниях — был ли это куст стланика, где братья-отшельники, на Пасху, обливаясь слезами, пели: "Страшно бушует житейское море…", или знакомая трасса на берегу Армани, где Павел перенес большие искушения, связанные с воспоминаниями о Кате, и где Господь особо посетил умилением его застывшую душу. А, вот, и почерневший каркас от его палатки…
