Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий
Такая изнуряющая неуравновешенность в отношениях между двумя церквами не может, не должна продлиться долго. Ни он, Мефодий, ни его покойный брат не предполагали, что на их веку необратимое уже обозначилось, что распри, невольными свидетелями и участниками которых они становились, из мелких трещин вот-вот превратятся в земные провалы. В конце концов старый Рим не захочет навсегда смириться с физической кончиной своего имперского величия. Его церковь воззавидует величию Рима нового и продолжит строить своё грандиозное здание при одной лишь папской главе — без опоры на кесарево плечо.
…Не имея возможности в скорые сроки поставить перед новым апостоликом вопрос о своём желаемом преемнике, владыка решил действовать пока что в пределах архипастырских полномочий. Его ответ ученикам о Горазде как о преемнике поначалу был дан, как можно догадываться, келейно. Но свой выбор ему следовало озвучить и во время проповеди за литургией, когда, по давно заведённому правилу, Мефодий обращался ко всему народу со словом о празднуемом торжестве или об услышанном сегодня евангелии. Или же о наиболее важных событиях в жизни моравской церкви.
Он знал, что молва о его выборе быстро расстелется по всей Моравии, а кое-где даже обгонит архиерейское письмо, подтверждающее его волю и рассылаемое в славянских списках во все приходы, где служат его духовные дети.
Он понимал, что слух о предпочтении, которое он отдаёт Горазду, первым делом долетит до Нитры и конечно же возбудит ярое негодование Вихинга. И потому Мефодий без всякой отсрочки огласил с велеградской кафедры ещё одно своё архипастырское решение. Суровое, но необходимое, чтобы искоренить источник непрекращающихся церковных смут. Он не желает более терпеть на епископском столе в Нитре неисправимого еретика, искажающего догматы вселенской церкви, сочинителя клеветнических подделок, оскверняющего своим поведением образ апостольского служения. Он анафематствует Вихинга, изгоняет его из лона церкви.
И одно, и другое решения Мефодий не считал допустимым утаивать от апостолического престола и при первой удобной оказии постарался переслать письменные извещения о них в канцелярию папы Адриана III.
В те же дни стало известно, что Вихинг прикровенно отбыл из Нитры. Куда? В Баварию, к зальцбургским покровителям? В Венецию, к своему напарнику по козням против Мефодия? Или прямиком в Рим?
Страстная седмица
У князя Святополка было три сына. Существует старое благочестивое предание о том, что однажды князь призвал к себе этих уже возмужавших княжат и положил перед ними обыкновенный крестьянский веник для уличного сора, состоящий из пучка перевязанных ближе к основанию прутьев. Князь спросил, может ли кто из сыновей переломить веник. Взялся один, напрягался так и эдак, не поддаётся веник. Попробовал второй — не ломается. Ничего не получилось и у третьего. Тогда князь развязал веник и отдельно переломил один прут за другим. «Вот так и вы, — сказал сыновьям. — Когда все вместе, в согласии, вас никто не одолеет. А когда каждый только за себя, тогда вас поодиночке и сломают».
Наверное, ни один из сыновей не решился напомнить тогда отцу о старой надсаде их семейной памяти, о которой они могли слышать, и не раз, вне родительских стен: согласие хорошее дело, но сам-то их отец не захотел жить в согласии со своим дядей.
Эта притча, приписываемая Святополку, на самом деле — сюжет бродячий. В разных странах и даже на разных континентах живучее это сказание не раз исходило из уст почтенных отцов, преподающих сыновьям такую простую и вместе мудрую истину. Вполне мог считать её своей и Святополк.
После возвращения Мефодия из Константинополя князь, видимо, немало удивлённый тем, что владыка столь достойно принят у себя в Византии, а не подвергнут там суровым карам за услужения Риму (что предрекал Вихинг), старался больше не подчёркивать перед архиепископом пристрастий ко всему латинскому, а почаще заявлять о своём моравском и славянском родолюбии.
Вот и после исчезновения из поля видимости Вихинга Святополк даже с удовольствием заговорил о вреде раздоров в церковной жизни. Ученики Мефодия надолго запомнили улыбчивые укоризны князя-родолюба, обращенные к владыке и к ним заодно: с меня, мол, неучёного, каков спрос, но вы же у меня тут все христиане, как и эти латинисты немецкие, тоже христиане, так что же вы нас, простецов, миротворению учите, а между собой христианского мира никак не заведёте?
Но при этом радетель о мире не мог скрыть выжидательной приглядки искусника, намеренного при любом исходе дел что-то для себя выгадать.
Тем временем в приобретении земель князь, как и прежде, преуспевал. Уже и Паннонское княжество после смерти Коцела удалось Святополку выторговать у баварских маркграфов. Уже и владения свои именовал он не просто Моравской, а Великоморавской державой. Право же, она расширялась куда стремительнее, чем соседняя Болгария.
Одна только забота с недавних пор нешуточно озадачивала князя, и кручиной этой он захотел поделиться с Мефодием. В слабозаселённые порубежья между его державой и болгарами с восточной стороны забрёл, а прямее сказать, вломился без спросу какой-то неизвестный доселе кочевой люд, прозывающий себя уграми. Откуда объявились и куда намереваются двинуться, неведомо, но доносят про них, что воинственны, злы, жадны, речью говорят никому не понятной, не разбирают ничьих прав и владений. И между их вожаками есть один, которого даже королём именуют. Через купцов, идущих своими всегдашними дорогами с востока и на восток, этот, величающий себя королём, уже прослышал о мудром моравском наставнике веры и теперь зовёт Мефодия к себе для знакомства.
Что скажет владыка? Нужно ли ему отвечать на прихоть какого-то незваного пришлеца? Как лучше по-христиански поступить? От этих угров, слышно, любой пакости можно дождаться…
Если по-христиански, то надо, помолясь, поехать. Так решил для себя Мефодий. Пусть и дорога не близка, и хворей в теле не убывает, но почему же не собраться? Ведь король этот зовёт его как христианина. Значит, о христианстве уже наслышан. Христос всегда шёл, когда кто-то звал его для беседы или для помощи в свой дом. К сотнику шёл, к мытарям, к важному сановнику, к фарисею, к бесноватому — никому не отказывал. Как же и ему, старику, оступиться теперь с царского пути?!
Да и время ли бояться за свою жизнь? У кого только не побывал, с кем только не виделся… Исполнял поручения трёх ромейских императоров, встречался и обсуждал судьбы славянской церкви с двумя римскими папами, а святые мощи ещё одного папы привёз вместе с братом в Рим; сиживал за восточной словесной трапезой перед хазарским ханом и его всевластным беком; шутливо возражал на суде немецкому королю; крестил в гостях сербку — жену чешского князя; говорил в лицо баварским епископам невыносимую для них правду; давал отеческие наставления славному моравскому князю, потом пытался и до сих пор старается учить уму-разуму другого… А однажды они с братом без всяких даже увещаний, лишь властью молитвы угомонили посреди степи наскочившую на них ватагу разбойных угров — так ему ли бояться новой встречи с уграми, даже если у них теперь и свой король завёлся?
