Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий
Хотя при покойном апостолике Иоанне заходила речь о необходимости открыть в преобширной Моравии хотя бы ещё одну епископскую кафедру, чтобы у себя на месте втроём рукополагать новых священников и даже епископов, но в коловращении тогдашних интриг обещание подзабылось. А теперь — кому писать или к кому ехать в Рим по этому делу о его, Мефодия, желаемом наследнике?
Нет, вопрос, заданный учениками, не поставил его в тупик и вовсе не выглядел преждевременным.
«Показа же им единого от извесьтныих ученик своих, нарицаемаго Горазда, глаголя: "Сеи есть вашея земля свободь моужь, оучен же добре в латинъскыя книгы, правоверен. То буди Божия воля и ваша любы, яко же и моя "».
Таков ответ, читаемый в «Житии Мефодия». Выбор владыки пал на Горазда. Всё, что сказано было о нём, уместилось, как видим, всего в одно краткое предложение. Но нелишне заметить сразу же, что это единственный из учеников, названный во всём житии по имени («Житие Кирилла» не называет вообще ни одного). И вот в таком подчёркнутом внимании к имени прочитывается уже не воля владыки, а безусловное согласие с его выбором всех, кто присутствовал и признал мудрую правоту старца.
Почему Горазд? Для начала потому, что он «свободь муж». По понятиям времени, речь шла даже не о личной свободе, а о принадлежности к избранному сословию, к людям родовитым и именитым. Разве это не преимущество на случай, если против такого избранника начнёт злоумышлять заезжий шваб Вихинг? Уж тут-то моравская знать не даст в обиду выходца из своей среды.
Вторым преимуществом было то, что священник Горазд, как все ученики Мефодия, читал и по-гречески, и по-латыни. К тому же он не просто преуспел в латинской грамоте, но знал и латинскую церковную службу. А ведь знание такое пригождалось всякий раз, когда за литургией надо было сначала читать Апостол и Евангелие латинской речью, на чём настаивал Рим, а потом уже, если угодно, по-гречески или славянски.
Но ещё более был Горазд способен, успешен и горазд, — чем и оправдывал своё имя, похожее на добродушное семейное или уличное прозвище, — в усвоении смысла, чина и последования славянской службы. Наконец же и во-первых, был он твёрд и, по определению владыки, правоверен в стоянии своём за нерушимость христианского исповедания, то и дело подвергаемого нападкам триязычников или изобретателей филиокве.
Вопрос о преемнике никак не мог решиться сам по себе. Свой выбор владыке следовало отстоять. Как ни обременительно в его летах готовиться к очередному посещению папской канцелярии, а иных мест, где бы ему постоять за своего Горазда, добившись его рукоположения в епископы, Мефодий не знал. Ехать же в Рим, не дождавшись вызова от нового апостолика, он тоже не мог. Его нежданное появление сочли бы в лучшем случае за дисциплинарный проступок.
Однако шли месяц за месяцем, а от нового папы никаких сообщений не поступало. Так ни единого и не пришло. Причину его молчания напоследок искали в том, что папский век этого апостолика по имени Марин оказался очень уж короток — менее полутора лет. Из немногих вестей, дошедших до Велеграда при его правлении, одна насторожила: Марин, оказывается, быстро успел рассориться с императором Василием и с патриархом Фотием. Да и вторая весть озадачила: в Рим по воле Марина возвращён епископ Формоза, осуждённый покойным Иоанном VIII за участие в заговоре. Этого Формозу Мефодий запомнил ещё по первому приезду в Рим. Когда папа Адриан II благословил посвятить во священники трёх моравских учеников, то поручил совершать рукоположение двум епископам, в том числе Формозе. Уже в те часы знакомства Философу и Мефодию было видно, что Формоза по духу своему — истовый триязычник и поручение апостолика исполняет, почти не скрывая недовольства, лишь по долгу службы.
И двух этих вестей было велеградскому владыке достаточно, чтобы понять: лучше ему к Марину, даже если вызовет, не спешить. А тут как раз подоспела ещё весть. Если кто и вызовет его, то уже не Марин, а другой. Имя этого другого Адриан III. Впрочем, и с ним Мефодию не довелось увидеться[23].
Труднее сказать, успели они или не успели вступить хотя бы в переписку друг с другом. До Велеграда ещё во второй половине 884 года могли поспеть воодушевляющие сообщения из Рима и Царьграда о первых поступках нового апостолика. Адриан III предпринял шаги для исправления грубых ошибок своего предшественника, допущенных в отношениях с византийским двором и константинопольской патриархией.
Мефодию и его сподвижникам очень хотелось надеяться на прочность этой самой недавней перемены к лучшему. Пусть в Риме возобновятся для начала хотя бы те настроения, которые они застали когда-то при старце Адриане II, тезоимените теперешнего папы.
Да, для начала хотя бы! Мефодий поневоле был сдержан в оценках и ожиданиях. Он повидал уже не один самонадеянный рывок Римской курии к первенству в пределах всей вселенской церкви. На его веку Западная церковь всё чаще впадала в какие-то воспалённые состояния, при которых проговариваются вслух прегордые мечты о собственной духовной исключительности. Не стало ли это следствием того, что у пап никогда не было сбоку для надёжной опоры кесарева плеча, мирского равновеса? То есть императорская христианская власть ещё со времён Константина Великого как была, так и пребывает — для римской церкви, равно как и для всех. Но императоры далеко, на Босфоре, а мирского величия хочется не вдали и для всех, а здесь, у своего плеча. Здесь, в вечном Риме, где всемирное величие сияло незаходимым солнцем при августах-язычниках. И потому раз от разу возникало желание поискать чьё-то ещё плечо, более надёжное и близкое. И уже нашли было при папе Льве, когда он самочинно, в порыве небескорыстной лести произвёл в императоры Карла Великого. И чего добились? Того, что теперь сразу несколько королей, наследников Карла, не могут поделить между собой земли мнимой «Римской империи». Сами же папы то и дело испытывают неудобства от препирательств в семействе покойного Людовика. Не оставляет в покое курию и духовенство франкское, с его постоянными самоуправствами. Разве не пытались и Мефодия те самоуправники лишить власти, вручённой ему на ступенях папского престола?..
И вот курия мечется. То просят василевса, одного, затем другого о военной помощи против арабов в южной Италии. То капризно забывают о полученной поддержке, и василевс им уже не брат во Христе, а разбойник, покушающийся со своим патриархом захватить все болгарские церковные приходы… То снова учтиво ищут у Константинополя защиты от арабских морских пиратов.
