Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.
В тесном кабинете писателя всё было продумано, как в кумирне.
В 1985 году Виктор Платонович позвал меня сделать фотографии интерьера. Водил по квартире, указывал – давай здесь, вот это, теперь отсюда! И это тоже! Сооружал на письменном столе и на полочках в кабинете композиции и инсталляции. Быстренько обустраивал некие натюрморты, передвигал свои штучки-мучки, чтобы они выглядели позанимательней. Теперь это мне память…
Распрекрасный 1986-й
Как всё чудесно складывалось в этот предпоследний год его жизни – беззаботный 1986-й!
Некрасов возобновил долгие одинокие прогулки по Парижу. Несколько раз он приглашал пройтись и меня, но я отъюливал, отговаривался занятостью. Лишь однажды мы пошли прогуляться вместе.
Париж являет собой пример пресловутого советского долгостроя, говаривал Некрасов. Траншеи, свинорой, рвы и котлованы скоропостижно возникают в самом невинном месте, преимущественно, однако, на проезжей части наиболее оживлённых улиц. Сколько помню, вот уже треть века старые здания неустанно выпотрашивают и в корне переделывают. Сохраняются только столетней давности фасады. Другие дома ожидают своей очереди покорно, как овцы на стрижку. Зато потом прекрасные эти улицы радуют глаз и душу. Такие они светозарные, благочинные, домашние…
Мы пофланировали вдоль Сены. Букинисты на набережной уже не манили, давно стало понятно, что всё это для несмышленых приезжих, ничего путного там не сыщешь. Не задерживаясь, дошли до зоологического магазина возле громадного универмага «Самаритэн». Давай купим попугайчиков, обрадовался В.П., увидев милых и весёлых птичек. Представляешь, мол, как наши женщины обрадуются. Сильно сомневаясь в этом, я напугал его бестолковой птичьей болтовнёй, от которой, по слухам, нет спасу.
Возвращаясь на площадь Конкорд по улице Риволи, зашли в любимый английский магазин «Галиньяни». Как всегда, были куплены почтовые открытки и сухое печенье, в котором В.П. находил особый вкус. Тут уж сам бог велел взглянуть на вновь открытый Пале-Рояль – площадь в окружении зданий семнадцатого века была свежеутыкана множеством разновысоких мраморных пеньков, сине-белых, полосатых, – печально известные колонны скульптора Бурена, придуманные по заказу его приятеля, министра культуры. Туристы становились на колонные обрубки и принимали позы, надеясь на занятные фотографии. Редкие парижане смотрели осуждающе. Мы тоже взгромоздились, дурачились, стоя на одной ноге, томно складывали руки над головой, как принцесса-лебедь Одетта…
А вот архитектор Риккардо Бофил был давним знакомым Некрасова – по журнальным вырезкам, которые В.П. собирал в отдельной папочке. Придумывал Риккардо жилые дома монструозных размеров, которые нравились и Некрасову. Хотя всё это частично наводило на мысль об Альберте Шпеере, о дуче Италии Муссолини и о московской гостинице «Украина».
…Как-то весенним днём Вика позвал на автомобильную прогулку. Развеемся, сказал, и ума наберёмся. Мы с Милой охотно согласились, почему не воспользоваться такой заманчивой возможностью поумнеть. Километрах в двадцати от Парижа, в Марн-ле-Валле, на отшибе возвышались как бы амфитеатром исполинские хоромы. С подъездами размером с Триумфальную арку на Елисейских Полях. Рыжеватого цвета ансамбль зданий мог вместить наверняка не одну тысячу жильцов. Внутренний, полукольцом, двор шел уступами, каменная кладка перемежалась с газончиками. Было необычно, симпатично и очень внушительно. Виктор Платонович страшно оживился, схватился за аппарат, заставил обойти вокруг весь квартал. Присели, уходившись, на ступеньки у какого-то фонтана. Выслушали восторги нашего писателя, сообщившего, что всё это совершенно противоположно конструктивизму. Это как-то нас утешило…
Вдруг Вика вскричал:
– Да! Слышали?! Мы победили!
Утром объявили грандиозную новость – под Парижем, недалеко отсюда, будут строить Диснейленд! Вполне возможно, шутил, что доживёт он до открытия, всего-то пять лет! Вот-вот, источает иронию Мила, к тому времени впадение в детство достигнет зенита. Вика смеётся – правильно, когда он был в Америке, так там в Диснейленде одна радость и веселье. Как говорится, окунаешься в детство и всё забываешь! Разве плохо промчаться по лабиринтам?! Он уж точно будет в числе первых посетителей, да и ты, Витька, увяжешься наверняка…
Вернулись весёлые, приятно было, что какого-никакого, а ума набрались…
Снова приехали желанные его сердцу Сима и Лиля Лунгины. Они вместе шатались по гостям, гуляли и бессчётно снимались по всему Парижу. Я возил всю компанию в Фонтенбло, Вика счастливо щебетал, тащил в знаменитый парк, угощал в кафе и слушал байки, хохмы и притчи о заманчивой московской жизни.
Дома был дан приём – Мила приготовила котлеты, сделала салат, испекла торт. Мама, как всегда, волновалась: чем будем кормить людей?!
– Наплевать, чем кормить, чем вот будем поить! – дурачился Вика, закатывал глаза и заламывал руки.
После отъезда гостей в Москву В.П. состряпал особый альбомчик, завершив его фотографической аллегорией – ствол одинокого платана, с обкорнанной кроной и облезлой корой… Дескать, о жизнь, сосуд скудельный, судьба моя горемычная, оставаться мне одному…
А до этого был Новый год, проводы 1985-го. Только Лунгины и мы! В двухсемейном кругу, шутил Вика. Он давно припас праздничный сюрприз. К новогоднему столу писатель напялил на себя белую футболку, раскрашенную под фрак, с нарисованной красной бабочкой. Фурор и чернющая зависть Симы Лунгина! Футболка была тут же выпрошена в подарок. Мила не удержалась и прихвастнула новой чёрной широкополой шляпой, очень ей шедшей. Беспримерный триумф! Шумя и суетясь, Сима с Викой кинулись её примерять, рвали шляпу из рук, пялили на себя и любовались отражением в зеркале. Я схватил фотоаппарат. Сима натянул шляпу на уши и, мужественно сжав рот, уселся в обнимку с В.П. Казалось, мы выпили море водки, хотя на самом деле ограничились легчайшим винцом. Сима раззадорил свой актерский талант и расшутился, все хохотали, потом хвалили Милин наполеон, и Лиля живо и весело рассказывала московские новостишки и слушки. Вика сиял, не сводил глаз с любимых друзей…
Склонившись над обеденным столом и посапывая от приятного ощущения, вся наша семья умильно рассматривала большой лист плотной бумаги. ДИПЛОМ Министерство культуры Франции назначает настоящим Виктора Некрасова кавалером ордена «Изящных Искусств и Литературы». Составлено в Париже, 21 февраля 1986 года.
– Теперь я кавалер, проще говоря, шевалье! – посмеивался Некрасов.
Все загомонили, я предложил выпить вина, на меня зашикали: достаточно, мол, отметить событие парадным чаем с печеньем.
