Валентин Масальский - Скобелев: исторический портрет
С этой умозрительной, ничем не доказанной догадкой никак нельзя согласиться. Источники, весь строй мыслей Скобелева доказывают, что, высказываясь таким образом о борьбе с «нигилизмом», он говорил то, что думал. Важные сведения по этому вопросу мы получаем из дневника П.А.Валуева. В записи от 17 марта 1882 г. говорится: «Обедал в Английском клубе… Рядом со мной сел генерал Скобелев: замечательный с его стороны вызов к откровенному разговору. Я убедился из этого разговора, что его речи и даже поездка в Париж, Женеву, Цюрих — результат московско-игнатьевских внушений. Его уверили, что возбуждением воинственного патриотизма можно парализовать и даже подавить нигилизм».
Высказывание о подавлении этим способом нигилизма, как увидим ниже, полностью согласуется с неизменными взглядами Скобелева на этот актуальный тогда вопрос. Да это было далеко не только его мнение. «Вестник Европы», например, информировал своих читателей о реакции немецкой печати на бытовавшее в России суждение, что «панславизм может положить конец нигилизму. Эти мечтатели, — писала немецкая газета, — хотят изгонять черта Вельзевулом, и тем бессознательно питают обоих…».
Правда, возникает вопрос, зачем понадобилось Скобелеву представлять дело так, будто он действовал по чужому внушению, что на него вовсе не похоже. Можно допустить, что он хотел убедить Валуева и, как видим, не без успеха, что мысли о «воинственном патриотизме» это не только его, Скобелева, мысли, что они имеют под собой широкую общественную поддержку, что его устами глаголет если не Россия, то значительная часть образованного и влиятельного общества. В связи с этим вопросом В.Я.Богучарский цитирует из дневника П.А.Валуева запись еще одного его разговора со Скобелевым. На вопрос графа, прекратила ли бы война, за необходимость которой высказывался Скобелев, политические убийства, Скобелев отвечал, что все это смогло бы успокоиться. Эту цитату Богучарский сопровождает следующим замечанием: «Не исключена возможность, что именно в этом направлении мыслей Скобелева лежит ключ к разгадке его желания повидаться с Лавровым…» И Богучарский делает вывод, в котором звучит разочарование: «А раз это так, то о каком же влиянии военно-революционной организации на Скобелева может быть речь? Нет, для этого она, да и вся партия «Народной воли» слишком слабы».
Хотя разгадка не лишена оснований, заключение видного исследователя истории политической борьбы несколько наивно, причем именно политически. Скобелев вовсе не собирался быть под чьим бы то ни было влиянием, быть кем-то руководимым. Такие рассуждения могут быть объяснены только незнанием Богучарским личности и взглядов Скобелева, которым он специально не занимался. Но дальше в работе Богучарского следует материал, который действительно проливает свет на цели Скобелева и средства, которыми он хотел воспользоваться. «С этими напечатанными нами в «Русской мысли» строками, — писал он, — не согласился один хорошо в то время известный писатель». Догадаться, кто это был, нетрудно, так как Скобелев дружил и был откровенным только с одним известным писателем. Это, конечно, В.И.Немирович-Данченко. Вот полностью его письмо Богучарскому.
«Я только из Вашей статьи узнал, что в 1882 г. Скобелев искал в Париже свидания с Лавровым. В половине 80-х гг. я, однако, слышал в Петербурге, что он через… (идет имя одного в то время считавшегося большим «либералом», но впоследствии таковым вовсе не оказавшегося, генерала[13]) пробовал закинуть ниточку в революционные круги. Это меня тогда не особенно удивило.
Чтобы понять Скобелева, надо помнить, что это был не только человек огромного честолюбия, но, когда надо было, и политик, — политик даже в тех случаях, когда могло казаться, что он совершает политические бестактности. В последние годы он несомненно создал себе такое credo: правительство (в смысле старого режима) отжило свой век, оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Что может его низвергнуть? Конституционалисты? Они слишком слабы. Революционеры? Они тоже не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, а на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Но как ни слабы революционные элементы, и их, однако, игнорировать не следует, — по меньшей мере как отрицательная сила, они могут создать известные затруднения, а это нежелательно. Во всяком случае Скобелев мог говорить о борьбе с «нигилизмом», но на самом деле вряд ли он об этом думал. Движущая и важнейшая цель у него была другая, и она всецело поглощала его».
Это письмо близкого к Скобелеву человека очень важно для понимания его целей и мировоззрения.
Важный документ, соглашается читатель. И объясняет он многое. Но не все. Остается непонятным, какая все-таки была у Скобелева движущая и важнейшая цель.
Объясню свою гипотезу. Но она представляет цепь умозаключений. Прошу внимательно проследить за моей мыслью.
Из письма следует не известный по другим документам факт, о котором Немирович-Данченко слышал в Петербурге в середине 80-х гг., то есть уже после смерти Скобелева, что он через Драгомирова пытался «закинуть ниточку в революционные круги». Получается, во-первых, что предложение свидания П.Л.Лаврову в Париже было не единственной попыткой Скобелева связаться с революционерами. Во-вторых, письмо объясняет и поведение М.И.Драгомирова. Не исключено, что, ведя доверительные беседы с народниками и давая им определенные обещания, он выполнял просьбу Скобелева, который через него подготовлял собственную с ними связь. И если слывший в результате этих бесед большим либералом Драгомиров «впоследствии таковым вовсе не оказался», то это очень просто объяснить тем, что с последовавшей вскоре смертью Скобелева для него исчез побудительный мотив к поддержанию дальнейших связей с революционерами. Главная же ценность письма состоит в том, что оно раскрывает, хотя и не до конца, кредо Скобелева. Почему не до конца, сейчас объясню.
В войне с Германией Скобелев видел средство решения всех внутренних и внешних проблем. Тому, что он этой войны хотел, есть целый ряд бесспорных свидетельств. ПА.Валуев 30 июля 1881 г., после беседы со Скобелевым, писал: «Множатся зловещие признаки. Генерал Скобелев говорит о необходимости войны с Германией. Одно средство, по его мнению, поправить наше экономическое (sic) и политическое положение. Даже династический вопрос». В упоминавшейся беседе Е.А.Перетца с П.С.Ванновским последний говорил о Скобелеве: «Нельзя доверять ему корпус на западной границе, сейчас возникнут столкновения с Германией и Австрией, может быть, он даже сам постарается вызвать их… Против него Гире и Бунге, очень опасающиеся, чтобы из-за выходок белого генерала… не вышло политических осложнений, а может быть, и войны». Такие опасения высказывались и с немецкой стороны, в том числе Бисмарком, не желавшим, как хорошо известно, войны с Россией. «Непосредственная опасность для мира между Германией и Россией вряд ли может возникнуть иначе, — высказывал свое мнение Бисмарк, — как путем искусственного подстрекательства или благодаря честолюбию представителей русской или германской армии вроде Скобелева, желающих войны до того, как они состарились, чтобы отличиться в ней».
