Уильям Ширер - Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)
Мы с Бойером все еще надеемся, что покажутся "спитфайры". Но солнце уже низко. На море штиль. В небе тишина. День, проведенный на берегу, больше напоминает буколический пикник, чем фронтовой день войны в воздухе. Такая же неравная схватка, какую мы видели в Бельгии и во Франции. Ни одного английского самолета над головой, ни одной сброшенной бомбы. Маленький япошка крадется к орудийной позиции, чтобы сделать несколько снимков, пока его не схватывает часовой. Остальные лениво поднимаются с травы и со скалы швыряют в море камешки. Пора возвращаться в Кале и ужинать. Прибегает наш взволнованный офицер и сообщает, что сегодня над французским побережьем сбито три "спитфайра". Это удивляет. Мы просим показать.
Первый из показанных нам на обратном пути "спитфайров" пролежал там так долго, что немецкие механики уже успели снять с него роллс-ройсовский двигатель и приборную доску. Он уже покрывается ржавчиной, на что мы и указываем. Наш офицер предлагает продемонстрировать другой. Он находится на пляже у маленькой деревушки на полпути к Кале. Мотор пока на месте, приборная доска тоже, но меня отводит в сторону молодой лейтенант с расположенной по соседству зенитной батареи и по секрету сообщает мне интересную информацию: именно этот "спитфайр" был сбит несколько недель назад, а лейтенанту как раз сегодня удалось во время отлива вытащить его из моря. Когда наш сопровождающий предложил показать свой третий "спитфайр", мы сказали, что проголодались, и предложили возвращаться в Кале.
Позднее. Чего мне никогда не забыть, так это как молятся бельгийцы и французы в этих маленьких приморских городках о том, чтобы прилетели английские бомбардировщики. Несмотря на то что, когда их молитвы оказываются услышанными, это для них часто означает смерть, они благословляют бомбу, которая их же и убивает. Сейчас три часа ночи, немецкие зенитки стреляют без остановки с тех пор, как в половине двенадцатого мы услышали первый за сегодняшнюю ночь разрыв английской бомбы рядом с гаванью. К счастью, англичане целятся в порт, а здесь, в городе, поблизости от нас не падало ничего такого, что могло вызвать беспокойство. Воздушной тревоги не было. Для нас единственный признак происходящего - грохот зениток и разрывы бомб. В подвал никто не спускается. Когда немцы удалились, мы сидели с хозяином-французом, членами его семьи и двумя официантами и пили красное вино за каждую разорвавшуюся английскую бомбу. Теперь в постель, но боюсь, что в номере есть клопы.
Кале, 16 августа
Клопы были. За завтраком все почесывались и жаловались, что не могли уснуть. Можно проспать всю ночь под бомбежки, но не под натиском клогшв и блох. Мы торопливо завтракаем и в восемь тридцать выезжаем в Булонь.
Булонь, 16 августа
'o До чего же здорово немцы замаскировали свои временные аэродромы! От Кале до Булони мы проехали по крайней мере мимо трех. Они устроили их не на пастбищах, как я ожидал, а на пшеничных полях. В поле стоят копны, а между ними оставлены узкие дорожки через все поле для взлета и посадки самолетов. Каждый самолет спрятан в укрытии, сделанном из веревочной сетки, а поверх нее привязаны снопы пшеницы. Как и в Генте, задняя стенка укрытия и две боковые защищены мешками с песком. На одном большом пшеничном поле размещалась, должно быть, сотня подобных укрытий. Мастерские и склады горючего тоже спрятаны в таких укрытиях. Есть и система "карманов", которые я видел в Генте. Приземлившись, самолет заруливает по шоссе или дорожке в ближайший "карман", который может находиться на некотором удалении от поля. Там самолет либо укрывают сеткой, либо загоняют в лес.
Наши офицеры и чиновники очень внимательно следили за тем, чтобы мы не общались с возвращавшимися с задания пилотами. Но вчера и сегодня утром я говорил с несколькими моряками и армейскими офицерами, несущими службу на береговых батареях, и меня удивила их уверенность, что через несколько недель война закончится. Один морской капитан, командир большого орудия в Кап-Блон-Не (это на полпути от Кале до Кап-Гри-Не), отвел меня сегодня утром в свой блиндаж, вырытый в склоне холма, чтобы показать, как он его оборудовал. Там было очень уютно. Между стенами он подвесил гамак и поставил столик, который был завален немецкими книжками и журналами. Капитан был родом из пригорода Гамбурга, очень интеллигентный молодой человек с соломенного цвета аккуратно подстриженными волосами. Я его еще накануне заприметил.
- У вас здесь неплохое местечко, - сказал я, - только...
- Что - только? - засмеялся он.
- Ну, я знаю Нормандию зимой, с конца октября по апрель здесь чертовски холодно, каждый день дождь. Сейчас-то ваш блиндаж отличный, капитан, но зимой здесь будет не так уютно.
Он взглянул на меня с явным удивлением.
- А я вовсе и не собираюсь проводить здесь зиму, - продолжил он уже совершенно серьезным тоном. - Война-то закончится задолго до нее. Вы, наверное, пошутили, да?
- Нет, я не шутил, - ответил я, слегка оторопев от его железной уверенности. - Вы имеете в виду, что, без всякого сомнения, вторжение и захват Англии завершатся к Рождеству, капитан?
- В это Рождество я буду со своей семьей, - ответил он.
Второй завтрак у нас в Булони, отличная еда, бутылка великолепного "Шато Марго" 1929 года. После ланча наша группа опять отправляется грабить магазины на свои марки. В парфюмерном магазине я коротко побеседовал с очаровательной французской продавщицей, но только после того, как убедил ее своим акцентом, что я американец. Она говорит, немцы смели в городе все шелковые чулки, все нижнее белье, мыло, духи, кофе, чай, шоколад, табак и коньяк. Но больше всего ее волнует еда. "Как запастись продуктами, чтобы пережить эту зиму?" - спрашивает она. Около четырех дня выезжаем в Брюссель, проехав немного в глубь страны через Сен-Омер, Лилль, Турне.
Брюссель, 16 августа
Сегодня мы видели на двух полях по дороге нечто напоминающее под камуфляжем баржи и понтоны, нагруженные танками и артиллерией. Но для вторжения в Англию этого явно недостаточно. Тем не менее сопровождавшие нас офицеры заостряли на них наше внимание и намекали, что есть еще многое, чего мы не видели. Может быть. Но я человек недоверчивый. Мне кажется, немцы хотят, чтобы мы рассказали всем страшную историю о неизбежном вторжении в Британию.
Позднее, 2 часа ночи. Сейчас надо спать, а немецкие зенитки обстреливают британские бомбардировщики. Грохот начался вскоре после полуночи. Не слышу и не ощущаю разрыва бомб. Подозреваю, что англичане целятся в аэропорт.
Брюссель, 17 августа
Досадно, что мы возвращаемся в Берлин не сегодня. Ощущаю депрессию в этих оккупированных городах. К тому же немцы не разрешают мне вести передачи отсюда.
