Олег Мороз - Хронико либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы)
Задуманной экзекуции, однако, не получилось. Ерин держался спокойно и уверенно. Хасбулатов вновь попытался спровоцировать его, попросив прокомментировать последнее, как всегда резкое, заявление пресс-секретаря президента Вячеслава Костикова — как, мол, министр относится к таким словам пресс-секретаря: «Своими непрекращающимися антиконституционными действиями, бесконечными нарушениями регламента Съезд превратил себя в мстительную коммунистическую инквизицию», — не направлены ли подобные слова на то, «чтобы вот сюда приходили толпы и нарушали общественный порядок»? Однако Ерин уклонился от оценки, сказав, что в его функции не входит обязанность комментировать чьи-то заявления.
Что касается Лужкова, тот не был столь миролюбив и уклончив. Видно было, что он не прочь и «подраться» с наиболее агрессивными народными избранниками. Он начал с того, что обратил внимание депутатов на «неинтеллигентную форму» его приглашения на съезд: его, мэра, «вызвали для дачи объяснений по поводу событий, произошедших в Москве 28 марта». «Но Съезд — не суд», — сказал Лужков. Рассказывая о событиях, случившихся накануне, мэр подчеркнул, что случай с Галишниковым, которому досталось от демократов, — единичный, основные же нарушения совершала как раз противная сторона — демонстранты и митингующие из «Трудовой России» и Фронта национального спасения: они произвольно, без разрешения столичных властей меняли маршрут своих передвижений по Москве, выкрикивали агрессивные лозунги, пытались провоцировать своих политических оппонентов. Лужков привел примеры лозунгов, которые в ходу у «трудороссов» и «нацспасителей»: «Долой оккупационное правительство Ельцина!», «Депутат, добей гадину!», «Раздавим гадину сионизма!». Это уже не просто лозунги, сказал мэр, это призывы к физическому насилию.
Лужков обратил внимание также на тот оставшийся не известным для большинства депутатов факт, что за неделю до случая с Галишниковым, 21 марта, возле Белого дома был избит — действительно избит — теми же «трудороссами» и эфэнэсовцами депутат-демократ Петр Филиппов, и по этому инциденту возбуждено уголовное дело.
Выступление Лужкова с явными нотками сочувствия «не к тем», к кому хотели бы депутаты, разумеется, не могло понравиться консервативной части Съезда.
— Второй раз господин мэр выступает перед нами, — раздраженно заявил один из депутатов, — и ведет себя вызывающе. Я призываю решением Съезда снять его с работы.
Это была хорошая «свеча» для Лужкова. Похоже, он только и ждал чего-то подобного.
— В отношении снятия мэра, — отрезал он не без злорадства, — простите, ничего у вас не получится. Мэр избран москвичами, и только москвичи вправе это сделать, но, простите, не Съезд.
Впрочем, если говорить о жажде реванша, которую испытывала потерпевшая поражение оппозиция, ее попытка расправы над Ериным и Лужковым — это, конечно, был не более чем примитивный условный рефлекс размахивания кулаками после драки. В основном, разумеется, упомянутая жажда сконцентрировалась на другом — на том, чтобы нанести президенту поражение на референдуме 25 апреля. Оппозиционеры были уверены: Ельцин проиграет всенародное голосование. Тут для них не было вопроса.
Впрочем, такого же мнения придерживались и некоторые СМИ. «Независимая газета» писала в те дни: «Кажется весьма сомнительным, чтобы следствием… предстоящего плебисцита стала победа Бориса Ельцина или сколь бы то ни было значительное усиление его позиции». В другой статье в этом же номере газеты: «Если референдум о доверии президенту 25 апреля состоится, то шансов на победу, тем более значимую, у Ельцина, увы, очень мало».
«Недостатки» Ельцина и «достоинства» Хасбулатова(Заметки на полях)
Были ли у Ельцина в ту пору ошибки? Разумеется, были, и очень много. Но его немало обвиняли и в мнимых ошибках, — оскорбляли, ругали, журили, упрекали, благо свобода слова при первом российском президенте, слава Богу, практически ничем не ограничивалась.
В день открытия IX чрезвычайного съезда, 26 марта, Виталий Третьяков, главный редактор той же «Независимой газеты» опубликовал открытое письмо Борису Ельцину с перечнем того, что он считал президентскими просчетами, — таких было штук пятнадцать, — и с пожеланием больше их не делать. Кое по каким, немногим пунктам списка с Третьяковым можно было согласиться: пожалуй, Ельцин тут действительно дал маху. Насчет других одолевало сомнение: может, просчет, а может, и не просчет. В отношении третьих соглашаться категорически не хотелось.
Согласен: не стоило президенту в начале реформы и вскоре после начала обещать людям, что улучшение жизни наступит через год-полтора. Реформа — дело небыстрое, даже если ее вести без разгильдяйства и саботажа, что в российских условиях абсолютно невозможно. Согласен: нельзя было допускать, чтобы гэкачепистов, всех скопом, до завершения суда выпустили из «Матросской тишины». Благодаря этому великий героический Август, а заодно и проходивший уже в ту пору суд оказались превращены в фарс. Правда, я не уверен, что президент что-нибудь мог тут сделать… Согласен: не стоило включать в телеобращение к народу, с которым Ельцин выступил 20 марта, слова об «особом порядке управления». Либо — если уж включать, то не отказываться от них через несколько дней в опубликованном варианте указа. А то как-то несолидно получилось. Согласен: президенту давно стоило озаботиться, кого назначить своим преемником, демократическим лидером № 2. А может быть, — еще и № 3. В конце концов, все мы под Богом ходим. Нельзя было ставить судьбу огромной страны в зависимость от самочувствия и здоровья одного-единственного человека. Согласен: история с Дудаевым, случившаяся еще задолго до начала полномасштабной чеченской войны, когда ввели в Ичкерии чрезвычайное положение, но оказались бессильны его обеспечить, — образец неумелости в отношениях с республиками. Хотя вряд ли это была личная ошибка президента: ведь за это дело взялся Руцкой и блестяще провалил его, как многое другое. Но в общем президент за все отвечает, тем паче что в данном случае, он собственноручно подписал тот самый указ — о введении ЧП.
Вот, пожалуй, и все, с чем можно было согласиться в открытом письме редактора «Независимой газеты» президенту.
Далее в списке Третьякова следовало некоторое число «очевиднейших» президентских ошибок, которые были совсем не очевидны. Можно было их оценивать так, а можно — иначе.
Президент ошибся, возглавив осенью 1991-го правительство… В свое время было много споров по этому поводу. Тогда никто никому ничего не доказал — ни сторонники этого ельцинского шага, ни противники. А в дальнейшем и вовсе стало ясно — за политику, проводимую правительством, президента бьют совершенно одинаково, возглавляет ли он формально это правительство или нет.
