Сильвия Каваллано - Замороженная саранча
А еще один раз мы пошли гулять только с папой, не знаю почему. Почти всегда мы гуляли все вместе, даже еще и с бабушкой и дедушкой. Кормили белочек и сами ели фундук, который дедушка извлекал из карманов пальто. Так что белочкам мало что перепадало. А еще ходили кормить уток. Может, в тот день мама готовила обед, или пошла в парикмахерскую. А мы с папой пошли пить пиво, то есть пока папа пил пиво, мы сгребли огромную кучу опавших листьев и вывалялись в ней, потом начали кидаться листьями, плюхаться, зарываться в них, было очень весело, мы даже не заметили, что испачкались. И папа тоже не заметил, но не потому, что пил пиво, а потому что он мужчина, а мужчины на такие пустяки не обращают внимания! Подумаешь, вспотели, подумаешь, испачкали куртки в грязи и голубиных какашках! Вот почему в следующий раз мы пошли с гулять с папой только зимой. И опять повторилось то же самое, только без листьев и без пива, повторилось, что папа не говорил: «Не бегайте, не кричите, не валяйтесь в снегу», а сам кричал, бегал и валялся с нами, потом мы прямо на попе съезжали с ледяной горки, кидались снежками, папа целился в лицо, и это было нечестно!
Ну, про бутерброды на ужин и спать в 12 вечера — это ничего особенного, просто один раз мама уехала в Ярославль проведать прабабушку, бабушка с дедушкой поплыли по Волге, вот мы и остались с папой. Он смотрел футбол, поэтому каша пригорела, и газ в баллоне кончился, вот и пришлось есть бутерброды в 11 вечера. А спать мы легли в 12 потому, что папа не мог найти наши ночные рубашки (мы с сестрой специально их спрятали, чтобы хоть раз лечь спать в 12, а то все подружки хвастались: я сегодня легла спать в 11, а я в 12, а мы все в девять да в девять)
А еще один раз мама тоже уехала, и оставила нас на даче одних. Она сказала, что папа или дедушка постараются вечером вернуться, чтобы не оставлять нас ночевать без взрослых, но неизвестно, успеют ли они на последнюю электричку. Поэтому мама написала нам записку, что надо не забыть сделать, записка была очень длинная, вот такая:
Обещали заморозки, поэтому накройте ветошью, а потом тазиком сверху кабачки, пижаму уберите под подушку, в холодильник нет места — суп поставьте под дом, калоши на ночь уберите с крыльца, курицу выньте из морозильника, пеленки для ног в душе, не забудьте вымыть перед сном ноги, ешьте помидоры, закройте на ночь на замок калитку и входную дверь, возьмите в сарае ночное ведро. Не забудьте из него утром вылить. Соседям не мешайте. Мама
а мы ее переделали для смеха, убрали всего несколько запятых, и долго хохотали над результатом:
Обещали заморозки, поэтому накройтеСЬ ветошью, а потом тазиком сверху; кабачки, пижаму уберите под подушку, в холодильник места нет. поставьте под дом калоши на ночь, уберите с крыльца курицу, выньте из морозильника пеленки для ног, в душе не забудьте вымыть перед сном, ноги НЕ ешьте, помидоры закройте на ночь на замок, калитку и входную дверь возьмите в сарае, ночное ведро Не забудьте утром вылить К Соседям. не мешайте. Мама
Записку мы бросили на столе, а сами побежали качаться в гамаке у тети Наташи. Дедушка успел на последнюю электричку. Он прочитал записку и пошел убирать калоши под дом, а кабачки — под подушку. Потому что курицы на крыльце не было, как и пеленок для ног — в морозильнике и калитки и входной двери в сарае. Когда мы вернулись, дедушка как раз примерял тазик к нашей кровати и громко ругался на невестку.
В овощехранилище пахло сырой штукатуркой, плесенью и проросшей картошкой, а иногда — воняло чем-то кислым, может, тухлыми яблоками… Но в жаркие летние дни там было прохладно и таинственно… В глубине овощехранилища, куда почти не доходил дневной свет из открытой двери, стоял то ли сундук, то ли короб, мы залезали на него и рассказывали страшные истории. Самая популярная — про красное мясо. Я не помню, как заканчивалась история, помню только, что по радио неоднократно объявлялось про приближение красного мяса именно к вашей квартире: вот оно вышло на улицу, вот поднялось на ваш этаж… Сейчас эта история представляется мне почти что анекдотом, но тогда каждый шаг красного мяса сопровождался затыканием ушей, зажиманием рта рассказчика и просьбами прекратить, а если в этот момент кто-нибудь закрывал тяжелую железную дверь, и в овощехранилище устанавливалась кромешная тьма — приятно пощипывающий чувства страх сменялся настоящим ужасом — ведь дверь закрыли не Димка и Сережка, а Красное мясо, узнавшее о нашем местонахождении… Все комнаты овощехранилища были закрыты на разного размера висячие замки, ключи от которых находились у владельцев, поэтому если бы нас действительно закрыли в овощехранилище, мы действительно могли умереть, только не от страха, а от голода — до проросшей моркови и подгнившей картошки, как впрочем и до банок с вареньями, компотами и засолками добраться было невозможно. Но висячие замки не препятствовали нашей фантазии — наоборот, стимулировали ее. Мы были принцессами, заживо замурованными в мрачном подземелье. Гвоздем или заколкой-невидимкой нам удавалось отомкнуть замок и добраться до запасов дракона. На рубероидной крыше овощехранилица было 23 трубы — по количеству комнат-кладовок, но для нас это были башни замка, и из подземелья наши голоса были едва слышны в этих башнях. Спасал нас — увы! — не прекрасный принц, предлагая в изысканных выражениях руку, сердце и царство впридачу, а председатель товарищества, или старик Грушин, зашедший за банкой рассола на опохмел. При этом он не предлагал нам ни руку, ни царство, ни даже глоток рассола, а костерил «этих, блин, дур, нашедших, блин, где играть».
Еще овощехранилище было одним из главных мест действия бесчисленных «а если бы…»: если бы тебе сказали за сто рублей зайти ночью одной в овощехранилище и, не зажигая света, дойти до сундука? Кажется, даже гипотетических смельчаков не находилось….
Как раз на крыше хранилища мы один раз разыграли мальчишек. А произошло это так.
В одной моей самой любимой книжке, которую я до сих пор с удовольствием перечитываю, мальчишки разыграли девчонок. Вдохновясь этой историей, я придумала обмануть наших мальчишек. Мы попросили бабушку написать нам «взрослым» почерком такую записку: я положил там-то и там-то папа сказал, что так они точно никогда не догадаются, надо написать более конкретно
«Иван Самуилович, деньги за машину, которые я Вам должен, я положил за четвертую трубу справа на известном Вам овощехранилище. Остальные поднесет Вася.
С уважением, Петр Семенович»
Папа сказал, что мальчишки нам не поверят, потому что Иваны не бывают Самуиловичами, надо поменять имя. Но нам хотелось не как правдоподобнее, а как смешнее и мы ничего менять не стали. Какое же стояло ржание, когда мы читали записку и представляли как мальчишки помчаться за деньгами. За четвертой трубой мы положили другую записку: «Мальчишки дураки, верят всякой ерунде! Вот вам ваши денежки, купите себе мороженого» и под записку напихали листьев от крапивы. А сами спрятались в засаде — на березе около пруда, откуда было прекрасно видно четвертую трубу справа.
