Сильвия Каваллано - Замороженная саранча
А в гости я больше всего люблю ходить к «ближней» бабушке. К ней можно пешком, можно есть сколько хочешь копченой колбасы «сервилат», то есть почти сколько хочешь, потому что пока взрослые заметят, мы с сестрой успеваем съесть пол-блюда. Еще можно щекотать гостям ноги под столом. Особенно после картошки с мясом — они уже добрые, и смеются очень громко. Можно прятаться за занавеской в бабушкиной комнате. И даже в шкафу. А один раз мы спрятались в бельевом сундуке, но только нас сразу нашли, потому что мы белье не успели никуда спрятать, а все вывалили на ковер.
Иногда на выходные мы ездили к дальним бабушке и дедушке — маминым родителям. Они жили в Кунцево, в двухэтажном доме, который строили пленные немцы. Я не понимала, что это значит. Для меня это был такой оборот: бывают дома блочные, бывают кирпичные, а бывают — пленные немцы. Лепнина под потолком, желтые абажуры, картины на стенах (рано умершей бабушкиной сестры), пианино, а на нем — кукла в воздушном сиреневом платье и белоснежная длинношерстная собака. На них можно было только смотреть. С каким нетерпением я ждала того дня («когда подрастешь!») когда в них можно будет играть!! Когда этот день наконец настал, куклы и игрушечные собаки давно перестали меня интересовать… Это неправда, что наши самые горячие желания не сбываются — все сбывается, просто часто мы «вырастаем» из своих желаний и нам это уже не нужно….
А иногда наши сбывшиеся желания оборачиваются против нас…
Клопы, тараканы и козявки
Долгое время мы жили вчетвером в однокомнатной квартире. Родители часто ругались, что я ворочаюсь по ночам, скриплю кроватью и всем мешаю спать, ведь мы все четверо спали в одной комнате. Если я слишком долго и громко ворочалась и вертелась или держала руки под одеялом, меня ставили в угол. Поэтому все мечтали о новой квартире. Родители — чтобы спокойно спать по ночам, я — чтобы спокойно ворочаться.
И вот наконец мы переехали на новую квартиру! Перед отъездом родители разрешили нам нарисовать натюрморт на кухонной стене — все равно новые жильцы собирались делать ремонт. Как же это здорово — рисовать на стене, не думая о последствиях!! У нас так хорошо получилось — цветы, божьи коровки, бабочки — что мне даже расхотелось отсюда уезжать.
На старой квартире у нас водились клопы. Но новым жильцам мы об этом не сказали. Они бы, конечно, не передумали меняться, но могли о нас плохо подумать, что мы неаккуратные, нечистоплотные или что мама плохая хозяйка. Именно из-за этих клопов я часто долго ворочалась в кровати — мне все время казалось, что они меня кусают. И я звала родителей, чтобы посмотреть есть ли у меня в кровати клоп. Один раз я действительно поймала клопа, меня отвели в ванную, я смыла его под водой и меня похвалили. Через несколько минут я снова запросилась в ванную — с новым клопом в руке. Так мне казалось. И вот я в ванной, осталось только разжать руку и смыть его. И в этот самый момент я понимаю, что это не клоп, а…козявка и меня снова поставят в угол за то, что я не даю спать.
Но вот мы переехали, и теперь у нас с сестрой своя комната, у родителей — своя, и появилась даже третья комната для телевизора и мягкой мебели. Я бы, конечно, предпочла, чтобы она была моей, отдельной от сестры, но меня никто не спросил. Теперь можно было ворочаться сколько угодно — мама не слышала скрипа моей кровати. В нашей комнате раньше жил ненормальный старик, потому что это была коммунальная квартира и в ней жило несколько семей, то есть комнаты у каждой семьи были свои, а кухня, туалет, ванная — общие. И вот как раз в нашей комнате жил сумашедший старик, он собирал на улице разные объедки, хлебные корки, огрызки, кости и прятал все за батареей. Может, он пережил войну, может, просто был таким скупым, я не знаю. Конечно, родители сделали ремонт, все покрасили, побелили, отцеклевали пол, переклеили обои, но все равно мысль о старике меня беспокоила. А еще за стеной вдруг заорали соседи и в стену вдарили чем-то тяжелым. Мы с сестрой испугались, но на всякий случай тоже в стену палкой шарахнули. Тогда из-за стены заорали матом и пообещали проломить стену. Мы зажгли свет и побежали к родителям. Почти у самой двери в их спальню я наткнулась на тараканий отряд, следовавший на кухню. Никогда раньше я тараканов не видела, и очень испугалась, потому что клопы были такие маленькие, а кусали больно, я представила себе, как кусаются тараканы, и закричала. На этот крик родители выбежали из своей комнаты, мы рассказали им про соседей и про тараканов и мама сказала: «ну вот, сменяли шило на мыло». Я начала ржать: «Ой, не могу, ой, ужас… Мыло!!», а потом спросила: «что, правда? откуда ты знаешь их фамилию?» Дело в том, что у нашей старой соседки фамилия была «Шилова», она была спекулянткой и во время обысков перетаскивала свое барахло к нам. Это мама потом узнала, что она спекулянтка, ей тетя Люба со второго этажа сказала. А мама думала, что она просто пыль вытерает, и ей весь хрусталь переставить некуда, а в шкафах моль травит. Это ей так сама Шилова объясняла. Ну, вот я и подумала, что мы поменяли Шило на Мыло.
Вам еще не надоело в Москве? Мне — да. Пора уже вернуться на дачу. Поехали? Вот как это обычно происходило весной.
Мы подходим к бабушкиному подъезду. Дедушка еще не спустился: он как всегда проверяет, перекрыт ли газ, выключен ли свет, не сочится ли из крана вода. Бабушка одета в старые (а может и не старые, я сейчас не могу разобрать) синие тренировочные и бежевую водолазку с темно-синими поперечными полосками, за плечами у нее старенький рюкзак полотняного, застиранного цвета, картонная коробка с вытянувшейся помидорной рассадой стоит возле скамейки. Наконец спускается дедушка, мы садимся в «девятку»(это не модель «Жигулей», это троллейбус девятого маршрута, следующего от гостиницы «Останкино» до площади Дзержинского) и едем на дачу!!! Я не люблю ездить на метро: там вечно суета, не успеешь сесть — уже выходить надо, другое дело — «девятка»: пока-то она дотащится до Колхозной площади (впрочем, во времена моего детства машин было мало, и пробок на Колхозной еще не образовывалось), мы с бабушкой сидим на переднем сидении, или нет, там, где сиденья друг напротив друга и написано «места для пассажиров с детьми и инвалидов» — там как раз есть место для помидорной рассады. Я смотрю в окно: собачья площадка на Аргуновке, маленький Детский мир, Рижский вокзал, в последнем доме по Проспекту мира — следующая наша! — вывеска с черными силуэтами дамы в длинном платье и кавалера. Что это? Ресторан? Кафе? Ателье? Троллейбус переезжает площадь, мы выходим и пересаживаемся на Букашку или на Десятый и снова едем. До Курского вокзала. Иногда мы берем такси, но это случается нечасто. Бежим по платформе вдоль состава, чтобы сесть «в голову», но главное — не попасть в моторный вагон, а то будет под тобой тарахтеть и дребезжать всю дорогу. Вагон всегда выбирал дедушка. И билеты тоже покупал дедушка: он опускал скопленные за зиму 10, 15 и 20 копеечные монетки в автомат, нажимал какую-то кнопочку и брал билет. И вот мы в электричке. Электрички детства, как впрочем и виды из окна, я почти не помн — слишком большим было предвкушение ДАЧИ, поэтому дорожные впечатления мелькают как пробегающие за окном платформы: «Чухлинка» — какое противное название, и так велика сила воображения, что я каждый раз зажимаю нос, когда электричка останавливается на этой платформе…., огуречная рассада, промокшие газетные кулечки с бархатными анютиными глазками…, вот проехали красные дома «Кучино». «Бабушка, скоро наша? Сколько еще?» Закопченое «Черное», одинаковые «3Зий» и «4Зий» километр, СЛЕДУЮЩАЯ!!! Сначала я определяла близость нашей остановки по признакам: вон церковь на холме, ее почти не видно за деревьями — до дачи еще далеко, только из Москвы выехали, вот промелькнули красные кирпичные дома — пол-пути проехали! А когда проносились закопченые строительные корпуса и трубы — тут уж совсем близко, можно вещи с полок доставать и тянуть бабушку в тамбур — а вдруг прозеваем! Потом, когда я только научилась читать, признаки отошли на второй план, а на первый вышли покрашеные серебряной краской названия станций, иногда они проносились мимо так быстро, что я не успевала их прочитать. Только если вагон останавливался прямо напротив, за время стоянки удавалось осилить не очень длинные названия. Можно было применить и математические способности, чтобы не проехать нужную остановку, но за разговорами, происшествиями на соседних скамейках, мы часто отвлекались и сбивались со счета.
