Всеволод Иванов - Партизаны
- Жалко землю, что ли? - спросил он резко.
- Землю, парень, зря бросать нельзя. Нужно знать, когда ее бросить... твердо сказал Селезнев.
- Ну и любить-то ее больно не за што!
- От бога заказано землю любить.
- Не ври!.. Бог-то в наказанье ее людям дал, - прокричал Беспалый, трудитесь, мол, мать вашу так!
Селезнев упрямо повторил:
- Ты, Беспалый, не ерепенься. Может бог-то и неправильно сказал. А только земля...
- Ну?..
Селезнев взял уголек и закурил.
- У меня, Кубдя, в голове муть...
- Поляков жалко?
- Не-е... Человека - что его, его всегда сделать можно. Человек - пыль. А вот не закреплены мы здесь.
- Кем?
- Хресьянами.
Кубдя озлился, сердито швыркая носом, он наклонился над котелком и помешал ложкой.
- На кой мне шут оно?
- Без этого нельзя.
Кубдя взглянул в его неподвижные, ушедшие в волос глаза и словно подавился.
- Что я поп, что, ли?
- Може больше...
- А иди ты.
- Надо, паре, в сердце жить. Смотреть, понял?
- А что я зря ушел? Граблю я?..
Говорили они медленно, с усилиями. Мозги, не привыкшие к сторонней, не связанной с хозяйством, мысли, слушались плохо и каждая мысль вытаскивалась наружу с болью, с мясом изнутри, как вытаскивают крючок из глотки попавшейся рыбы.
Беспалых в нижнем белье, белый, похожий на спичку с желтенькой головкой, бил в штанах вшей и что-то тихонько насвистывал. Кубдя указал на него рукой и сказал:
- Вот - живет и ничья!.. А ты, Антон Семеныч, мучиешься. От дому-то не легко оторваться тебе.
- Десять домов нажить можно, кабы время будет...
- Ну?..
- А вот не знаю, што...
Селезнев неловко поднялся, словно карабкаясь из тины, и пошел в темноту.
- Куда ты? - спросил его Кубдя.
- А так... вы спите, я приду сейчас.
Соломиных сожалевающе проговорил:
- Смутно мужику-то.
- Не вникну я в него.
- У те душа городская. Не зря ты там года пропадал.
Соломиных достал ложки и начал резать хлеб.
- Теперь к нам народ повалит, - сказал он, стукая ножом по хлебной корке.
- Откуда? - спросил Горбулин.
- Таков обычай. Увидят, что за дело как следует взялись.
Беспалых, натягивая штаны, вставил:
- А по-моему - возьмут берданки, переловят нас да и в город. А у меня, паре, седин и вшей у-у!..
- С перепугу.
- Должно, с перепугу.
VII.
В ближайшие дни после избиения поляков, отряд стал пополняться. Ехали, в большинстве из соседних с Улею деревень, боясь мести из города, такие приезжали вместе со скарбом, с женами и ребятами. Но были из дальних деревень почти все солдаты германской войны, они приходили в пешую, с котомками и с берданками, у некоторых были даже винтовки.
Становище перенесли глубже в чернь, к Лудяной горе и здесь разбили палатки. Уже было около полусотни человек.
Встретившись с Кубдей, Селезнев сказал:
- Начальника надо выбирать.
Кубдя словно вытянулся в эти дни, углы рта опустились, а может быть придавал ему другой вид и прицепленный к поясу револьвер, снятый с убитого поляка. Кубдя согласился и на паужен назначили собрание.
Кубдя влез на телегу, мужики сели на траву и закурили. Кубдя хотел говорить стоя, но раздумал и только снял картуз.
Среди пяти-шести телег, накрытых для затина кедровыми лапами, бродил белобрюхий щенок, из тайги пахло смолой и, казалось, приехали мужики на сенокос или на сбор ореха. Позади всех стоял на коленках Беспалых и улыбался маленьким, как наперсток, ртом. Ему было приятно, что теперь они не одни и что с таким уважением слушают все Кубдю. Кубдя говорил:
- Товарищи!.. Собрались мы сюда известно зачем, вам рассказывать не к чему. Никто никого не гнал, по доброй воле... А только против одного: не надо нам колчаковского старорежимного правления, желаем свою крестьянскую власть. Что мы - волки, всякого охотника бояться? У самих сила есть, а кроме - идет из-за Урала советская армия. Нужно продержаться, а там как уж получится видно будет. Та-ак... А теперь нужно выбрать начальника, потому овца и та своего козла имеет, чтобы водить.
Мужики захохотали.
- Думал я, думал, - продолжал Кубдя, - ну, кроме одного человека, никого у нас нет. А так как надо назначать кандидатов, то мой голос за Антона Семеновича Селезнева.
- А мой за Кубдю, - сказал Беспалых.
Кто-то еще сказал Соломиных. Соломиных прогудел:
- Куда уж мне? Я с бабой-то едва справляюсь.
Долго мужики галдели как на сходке. Начали поднимать руки. Большинство было за Селезнева. Селезнев густо покраснел. Беспалых сказал:
- Борода загорится.
- Мотри, паря, - добродушно рассмеялся Селезнев, - я теперь начальник.
Но вдруг сжал губы и быстро пошел меж возами к реке.
- Куда он? - спросил Кубдя.
Соломиных посмотрел на идущего по березняку Селезнева и ответил:
- Медвежья душа у человека, никак своей тропы не найдет.
Под вечер в лагерь пришел учитель из Улеи Кобелев-Малишевский. Он поздоровался со всеми мужиками за руку и сел рядом с Кубдей.
- А я, ведь, к вам, - сказал он неожиданно для себя.
Когда он шел, он думал только взглянуть на лагерь и уйти. Кубдя посмотрел на его так вытянутую вперед голову, словно его хотели сейчас зарезать, напряженную улыбку и сказал:
- Милости просим.
Селезнев увидал учителя и обрадовался.
- Вас-то ведь нам и надо, Николай Осипович.
Учитель улыбнулся еще напряженнее.
- Приказ надо написать. А грамотного человека нету.
- Какой приказ? - спросил Кубдя.
- А вот, что отряд действует и пусть идут кому надо. А наберется больше мобилизуем округу.
Все одобрили. Селезнев достал бумаги. Учитель сел, взялся за перо и робость его исчезла. Он весело взглянул на Кубдю и сказал:
- Что писать-то?
- Пиши, - говорил кратко Селезнев, - по приказу Правительства...
Учитель запротестовал.
- Надо поставить - какого правительства.
- Лешего ли у нас в деревне знают. Им на любое правительство начхать, абы их не трогали. Написал?..
- По приказу правительства, написал.
- Пиши дальше. Объявляется сбор всех желающих... воевать с колчаковскими войсками... пешие и конные... старые и малые... брать с собой обязательно берданку али винтовку... оружия у нас мало... Нет, это не надо! Сами догадаются. Являться на сборный пункт... Во-о!.. Как воинский начальник, чисто! А куда являться - и не знаю.
- На небо, - сказал Беспалых.
Кубдя подумал и вставил:
- Говорим так: первый партизанский отряд Антона Селезнева, - и никаких.
Селезнев запротестовал.
- Нельзя, - сказал Кубдя, - мужик имя любит.
Все согласились, что мужик, действительно, любит имя...
... В деревнях шел слух, что в город приехал из Омска казачий отряд атамана Анненкова. Деревни заволновались. Казаки отличались особенным сладострастием жестокости при подавлении восстаний. Происходило это потому, что в отряды Анненкова и Красильникова записывались все особенно обиженные Советской властью. Атамановцы на погонах носили изображения черепа и двух скрещивающихся костей.
