Борис Горбатов - Дорога на Берлин
Савка идет за ним.
Они входят в длинное каменное здание, похожее на конюшню.
Их обдает запахом зверья.
Тоскливо подняв хобот, стоит слон.
Мечется в клетке лев.
Визжат гиены.
Лежат пони. Голодные глаза их полны слез.
Вцепились в прутья клеток обезьяны.
Людей вокруг нет.
Слон вдруг поднял хобот совсем высоко и протяжно затрубил.
- Да они же голодные! - догадался Слюсарев. Скинул мешок, порылся в нем, вытащил буханку хлеба.
И тогда из полусумрака конюшни выступил человек. Он в грязной униформе, тощий, беспокойный, с обвислыми, унылыми усами. Жадными глазами смотрит он на хлеб, но молчит.
Посмотрел на него и Слюсарев.
Ничего не сказал.
Разломил буханку надвое.
Протянул человеку хлеб.
Вторую половину отдал слону.
И человек и слон жадно схватили хлеб.
Едят.
Слюсарев смотрит.
А человек с обвислыми усами, откусив хлеб, говорит:
- Спасибо.
- А! Понимаешь по-русски?
- Не.
- Ты кто?
- Чех.
- А это цирк?
- Так есть.
А Савка все разглядывает зверей.
- Гляди, Иван! - говорит Савка, показывая на гиену. - Ну до чего ж похожа на Геббельса... чисто Геббельс!
- А ты Геббельса видел? - усмехается Слюсарев.
- А вот поймаем в Берлине, в клетку посадим, поглядим...
Гиена воет пронзительно и злобно.
Слюсарев продолжает разговор с чехом:
- А люди тут есть?
- Есть.
- Какие же люди?
- Артистки. Французы, немцы, швейцарцы, бельгийцы, югославы, чехи, болгары, поляки...
- Полный интернационал, словом? Ну-ну! Ну веди, покажи!
Чех ведет их из конюшни через двор.
Мимо фургонов в дом.
Они подымаются по грязной парадной лестнице.
В бельэтаже на дверях надпись по-русски:
"ЗДЕСЬ ЖИВУТ АРТИСТКИ ШВЕЙЦАРЫ - НЕЙТРАЛЫ".
Слова "швейцары - нейтралы" трижды подчеркнуты.
Чех хочет постучать в дверь, но Слюсарев его останавливает.
- Что ж людей беспокоить? Да еще нейтральных! - усмехается он, показывая на надпись.
Они идут по лестнице дальше.
- Тут французы. Тут бельгийцы. Тут голландские артисты, - показывает чех на двери квартир.
- А братья-славяне где? - спрашивает Савка.
Чех усмехается.
Он остановился. Потом молча показал пальцем вниз и вверх.
- Где? - не понял Слюсарев.
- А-а! - догадался Савка. - В подвале и на чердаке.
- Ишь ты! - усмехнулся Слюсарев. - Значит, выходит, и в цирках Гитлер ввел "новый порядок". Высшая раса и низшая раса. Эх вы, Европа! Допустили! Ну покажи!..
Они подымаются на чердак.
Здесь актерское общежитие.
Нары в три этажа. Грязь. Керосиновая лампа. Примус. Огрызки еды на столе.
Навстречу подымаются с нар, выходят из углов артисты разных жанров. Дрессировщики и атлеты, клоуны и акробаты, жонглеры и канатоходцы, певицы и цирковые танцовщицы. Они одеты пестро, причудливо, своеобразно; и их национальность, и жанр, и возраст, и вкус - все отразилось в костюме.
Они восторженно встречают советских воинов.
Кричат.
Аплодируют.
Музыканты ударили в барабан.
Они искренни, все эти оскорбленные и униженные Гитлером люди, освобожденные сейчас Красной Армией.
Они впервые видят советских воинов.
Кончились страшные дни бомбежек, голодовки, немецкого произвола.
Они кричат об этом радостно и восторженно.
Ничего нельзя разобрать. Только отдельные слова: "Красная Армия", "Спасибо", "Ура", "Славяне"...
Оглушенные и смущенные стоят Савка и Слюсарев.
На шум вдруг приходят французы.
Они все с красными галстуками. Выстраиваются в дверях, подымают кулаки, кричат: "Рот Фронт! Виват!" - и бросаются к русским.
Мадмуазель Жоржетта, хорошенькая танцовщица, целует Слюсарева.
Французы ставят на стол три бутылки бордо.
Наливают вино в стаканы.
Один из них, пламенный брюнет, произносит речь.
Ее не понимают присутствующие, но слова "Россия", "Совета" понятны всем - и "Виват! Ура! Хвала! Слава!" покрывают слова оратора.
Слюсарев смущенно говорит Савке:
- Ой, зазнаемся мы с тобой, парень! Лопнем от гордости. Гляди, как встречают!
Вдруг смолкают крики. И Слюсарев понимает, что теперь он должен сказать спич.
Он нерешительно берет стакан с вином.
- Товарищи артисты! - говорит он негромко. - Спасибо вам, конечно, за доброе слово. Мы с товарищем моим от лица всех советских воинов благодарны. Хоть вы, конечно, преувеличили нашу роль. Но мы делали что могли. Как нам велел советский народ.
Снова овация, снова крики и аплодисменты.
- Так! - продолжает Слюсарев. - Гнали мы Гитлера от самого Дона и догнали его до Шпрее. С тем и в Европу пришли. Ну что ж! Мы свой долг исполняем. Потом уйдем. Горькая у вас Европа, как я погляжу. Ну, это ваше дело. Я в это встревать не буду. Помещения тут чистые, хорошие, а культуры мало. Не видал я книг по квартирам. Не любят тут, видать, книгу. А мы любим. У меня у самого хоть небольшая, а есть библиотечка... по книжонке собирал. Но это я к слову, потому что мы, советские люди, любим культуру и искусство, хотя бы и цирк. И я с товарищем моим рады, что штыками нашими дали мы свободу и вам, товарищи артисты всей Европы. А там - ваше дело. Извините, если не так сказал. - Он поднял свой стакан и зычно, по-солдатски, закончил: - Да здравствует человечество!
...Слюсарев и Савка выходят со двора.
Чех с обвислыми усами провожает их до машины. У него в руках все еще краюха слюсаревского хлеба.
Они останавливаются у "виллиса".
К ним вдруг подходит какой-то толстяк в клетчатом пиджаке и котелке.
Он приподымает котелок, церемонно раскланивается, потом достает из бокового кармана бумажник, а оттуда паспорт и какую-то бумагу. Все это он протягивает Слюсареву.
Чех равнодушно смотрит, жует свои усы.
Слюсарев недоуменно берет бумаги.
Читает про себя... и вдруг хохочет.
Савка смотрит на него удивленно, человек в котелке - испуганно.
Чех уныло жует усы.
- Это когда же вам выдали, господин? - спрашивает, наконец, Слюсарев, показывая бумагу.
Человек в котелке что-то быстро говорит по-немецки.
Чех переводит:
- Он говорит: эта бумага выдана год назад.
- Ну и предусмотрительный же народ! Ну и далекого ж прицела люди! покрутил головою Слюсарев. - Одно слово - нейтралы! - И он объясняет Савке, протягивая бумагу: - Год назад выдано... на русском языке... швейцарским консулом... с просьбой к русским властям оказывать этому господину содействие. Ну и ловкие ж люди!
- Гитлер - капут! - вдруг гордо произносит швейцарец и подымает над головой руку, сжатую в кулак.
- Капут? Ишь храбро как говорит! - усмехнулся Слюсарев. - А небось позавчера кричал "Хайль Гитлер"? Ох вы, нейтралы!.. Кто он такой? спрашивает он у чеха.
