Эллендея Проффер Тисли - Бродский среди нас
Иосиф, ошеломленный непонятными возможностями, проводил нас до автобусной остановки; мы договорились встретиться позже в тот же день, после ОВИРа. Когда встретились снова, Иосиф был возбужден и растерян. Офицер ОВИРа сказал, что Иосиф должен уехать сейчас же, иначе для него наступит “горячее время”. Если Бродский согласится эмигрировать в Израиль, он сможет уехать через десять дней, пообещал офицер.
Это было особое предложение – и поступило оно в тот момент, когда Иосиф отчаянно хотел уехать, поэтому он принял его. В противном случае его ожидала тюрьма, он в этом не сомневался и рисковать не хотел.
Позже в тот день мы встретились снова и привели с собой детей. Как только мы вернулись в гостиницу, Карл, понимая, что сегодня совершается история, шифром записал то, что было.
“Что мне теперь делать?” – спросил Иосиф, когда мы сидели в его комнате (наши фотографии с ним и детьми сделаны в этот день). Все просто, сказал я, будете поэтом при Мичиганском университете. Я понятия не имел, как этого добиться, но решил, что надо поддержать в нем уверенность. Даже Эллендея глядела недоверчиво; она знала то, чего не знал он, – даже на нашем отделении, может быть, только двое-трое прочли стихотворение Бродского, и как они отнесутся к тому, чтобы он стал их коллегой, предугадать было невозможно. Так или иначе, Иосиф все равно был обеспокоен предстоящим и, опасаясь, что комната прослушивается, предложил пройтись.
И мы – Иосиф, Эллендея, Эндрю, Кристофер Иэн и я – отправились на долгую утомительную прогулку от дома Иосифа, через Неву, к Петропавловской крепости, прославленной еще и тем, что служила тюрьмой для русских писателей (Достоевского, Чернышевского, Рылеева, Кюхельбекера и Горького – если упомянуть хотя бы немногих). Конечно, Ленинград не в первый раз видел фрисби, но все равно, наверное, было странно наблюдать, как столько людей перебрасываются ею в разных местах города и внутри крепости, неподалеку от великолепного собора, где похоронены цари, начиная с Петра Великого и до Александра III. На нас обращают внимание, а Иосиф, быстро меняя позиции вдогонку за улетающей тарелочкой, проверяет, нет ли хвоста. В конце концов он проводил нас через внутренность тюрьмы на крышу крепости. Мы перебрались через стены и по ветхой крыше к угловому бастиону, где, по словам Иосифа, он провел много часов. Отсюда можно было смотреть на загоравших под стеной у Невы и можно было разговаривать, не опасаясь чужих ушей.
В этом странном месте мы обсудили все проблемы, которые могли возникнуть в ближайшие несколько недель, – поговорили о том, что мне надо будет сделать, когда вернемся в Энн-Арбор, и как мы сможем обсуждать результаты по телефону (придумали кодовые слова для ключевых понятий). Эллендея и я пообещали, что с того момента, когда он прибудет в Вену, о нем позаботятся – по всей вероятности, я сам прилечу в Вену, чтобы его встретить. Если повезет, меня официально откомандирует университет, но если нет, я все равно прилечу. Формальности, наверное, будут сложными (насколько долгую и гнусную волокиту устроят наши бюрократы, мы себе тоже не представляли). Мы размышляли о его будущем: тогда да и потом я говорил, что в первый год или два особых проблем не возникнет, бояться русской знаменитости надо того, что будет после, когда притупится новизна, уляжется шум и забудутся его расхождения с властью.
Иосиф не собирался ехать в Израиль, не хотел и жить ни во Франции, ни в Англии – он хотел переехать в великую антисоветскую державу. Важно отметить: он знал, куда поедет, с того самого дня, когда его пригласили в ОВИР. Позже возникали другие версии (например, его же интервью журналу “Пэрис ревью”), когда по причинам, мне непонятным, он представлял дело так, как будто совершенно не знал, куда ему ехать. У Иосифа было развито чувство вины, причем в разных отношениях, и, возможно, это сыграло здесь свою роль; но факт остается фактом: думал он только об одной стране.
Позже, много позже, Иосиф будет говорить, что его вышвырнули, выслали, что он уехал против воли, – но это было уже в другом мире, в другом ключе. А в тот день мы были с ним – и испытали огромное облегчение. Да, он расстается с родителями и друзьями, это будет тяжело; но он будет писать стихи, получит приличную медицинскую помощь – он останется жив.
Новость быстро разнеслась по среде его ленинградских знакомых. Перед тем, как мы уехали из города, один из его друзей, обеспокоенный тем, сколько мы берем на себя, если Иосиф прибудет к нам, сказал: “Он ссорится со всеми, в конце концов и с вами поссорится”.
Но поздно было нас предостерегать.
Дворец Шварценберг, 1972
Иосиф жил настоящим и бывал чрезмерно оптимистичен. Что покидает страну, ему было ясно, но, кажется, он не верил всерьез, что может никогда больше не увидеть родителей и друзей. Почему-то был уверен, что все они еще навестят его.
По всем рассказам, он нервничал и был возбужден перед отъездом, его провожали родители и друзья. Он знал, что Карл прилетит встречать его в Вену.
Он уже оповестил своих иностранных знакомых, что приезжает, и там вырабатывались самые разные планы. Одним из важнейших людей был Джордж Клайн, переводчик Бродского и профессор колледжа Брин-Мор. Он работал над тем, что станет первой серьезной книгой Бродского на английском – “Избранными стихотворениями” в издательстве “Пингвин” (1973). Джордж опубликовал много его стихов в периодике и делал все возможное, чтобы появления Иосифа ждали.
Перед Карлом стояла неимоверная задача: добиться, чтобы университет нанял русского поэта – которого никто не видел и не читал – и назначил на место приглашенного “писателя при университете”. Надо было убеждать глав отделений и деканов. К счастью, Карл умел быть убедительным: он подобрал нужные материалы и внушил людям, что, если они возьмут Иосифа Бродского, потом это будет вменено им в заслугу. Кроме того, он дал понять, что Бродский свободно говорит по-английски. Карл был самым молодым профессором в истории Мичигана, и университетское начальство склонно было ему доверять. Бывший баскетболист, он умел двигаться быстро и видеть свободные зоны.
Иосиф потом очень радовался, что на этом посту его предшественниками были Роберт Фрост и У. Х. Оден, но тогда он этого еще не знал.
В конце концов Карл своего добился. Теперь предстояла изнурительная битва с бюрократией, битва, о которой Иосиф имел слабое представление: как ввезти в Соединенные Штаты человека, если у него виза в Израиль?
Карл, как и обещал, прилетел в Вену встречать Иосифа, и мы поддерживали связь по телефону. В те дни международные разговоры обходились дорого – ни интернета, ни мобильных телефонов не было. Карл заплатил за билет в Вену, за отель, где они с Иосифом остановились, и за прокат автомобиля, который им понадобится. “Ардис” уже заработал, но на все это денег не хватало – без кредитной карточки обойтись было бы невозможно. Карл давно принял решение, что ради Иосифа не пожалеет трудов.
