Иван Драченко - На крыльях мужества
...Ужинали все вместе. Командир полка майор В. Лавриненко поздравил с успешным выполнением задания, отметил молодежь, принявшую первое боевое крещение.
- Сегодня вы на собственном опыте, хотя и маленьком, убедились: ни при каких обстоятельствах нельзя робеть перед врагом, - обратился к нам Лавриненко. - И мы его обязательно сломаем. Гитлеровская машина уже вовсю буксует!
Майор протянул нам несколько экземпляров армейской газеты "Крылья победы".
- Разве с такими людьми мы хребтину Гитлеру не сломаем? А-а? - И начал читать.
"Группа истребителей-гвардейцев возвращалась с боевого задания. Строй замыкал гвардии лейтенант Александр Горовец. Неожиданно в стороне от маршрута он заметил девятку "юнкерсов", изготовившихся к бомбометанию по нашим боевым порядкам. Они уже перестроились в цепочку для захода на цель. Дорога была каждая секунда. На самолете Горовца не было радиопередатчика, и поэтому он никого не мог вызвать себе на помощь.
Горовец бросился в одиночку на "юнкерсы". Это была ошеломляющая молниеносная атака. В героическом поединке гвардеец Горовец на глазах восхищенных его мастерством и отвагой пехотинцев уничтожил все девять "юнкерсов" и взял курс на свой аэродром.
В это время из-за облаков вынырнули шесть "мессершмиттов". Они зажали одинокий советский самолет в клещи. Горовец мужественно защищался. Боекомплект был израсходован, горючее на исходе. Летчик отражал атаки "мессеров" до последнего снаряда и до последней капли горючего..."
Мы сидели молча, но думали об одном: бить врага еще злей и крепче, бить до полного его разгрома и отдать этому все свои силы!
Пройдет время, и близ хутора Зоринские Дворы Ивнянского района Белгородской области в грунте будет обнаружен самолет, а в его кабине останки летчика. На истлевшей гимнастерке - орден Красного Знамени и гвардейский значок. В планшете будут найдены карты, выцветшая фотография, бортжурнал, удостоверение личности, письма. В нагрудном кармане обагренная кровью пурпурная книжечка - партийный билет. Да, это он: "Горовец Александр Константинович, год рождения 1915. Партийный билет выдан в 1939 году Ворошиловским райкомом партии города Шахты Ростовской области".
...Наслаждаясь долгожданной прохладой, сидели у палаток, слушая нашего комполка. Закончив с нами разбор, он брал неразлучную фронтовую подругу гитару и пел старинные романсы. Потом крутили самую любимую пластинку с песней о синем платочке.
Темнота сгущалась. Мирно стрекотали сверчки. Патефон умолкал. Тогда вставали и уходили отдыхать.
На рассвете пришел Николай Кирток, цел и невредим. Под крики "ура" его дружно качнули, затем по очереди бросились обнимать. Мы долго стояли, обняв друг друга, и плакали.
А произошло в том полете у Николая следующее: его самолет напоролся на зенитный огонь, получил тяжелые повреждения, и продолжать выполнять задачу стало практически невозможно. Самолет начал терять высоту и скорость, постепенно отставал от своей боевой группы. Чувствуя легкую победу, на Николая сразу же набросилось несколько вражеских истребителей, пытаясь расстрелять нашу машину в воздухе. Вызвать к себе кого-нибудь на помощь пилот не мог, так как на самолете не было радиопередатчика. Его положение усложнилось еще и тем, что он выполнял задание на одноместной машине и поэтому задняя полусфера самолета не охранялась. Буквально через несколько минут длинная пулеметно-пушечная очередь ударила по "ильюшину". В кабине появился дым. Приборная доска была разбита...
Николай оглянулся и увидел двух "мессершмиттов", которые, мешая друг другу, пытались его атаковать. Последующая атака истребителей противника могла привести к печальным последствиям и быть для штурмовика последней. Вдруг Николай услышал по радиоприемнику: "Горбатый", держись, иду на помощь".
Наш "як" с ходу бросился на "мессера", не давая ему вести прицельный огонь. Улучив момент, наш истребитель сразил одного Ме-109. Второй спешно вышел из боя и удрал.
С трудом перетянув через линию фронта, Кирток удачно посадил самолет на переднем крае в расположении наших войск. Пехотинцы помогли летчику быстро выйти из-под обстрела артиллерии в безопасное место. Так, благодаря взаимной выручке и помощи истребителя, Николай закончил свой первый боевой вылет.
Летние дни бежали своей неспокойной чередой. Мы уже побывали в различных переделках, стали как-то ближе друг к другу, наши лица почернели и осунулись, души ожесточились. Каждый вылет, каждый бой были постоянной схваткой за жизнь, связанной с предельным напряжением, выдержкой и волей к победе. Прохладный розовый рассвет.
Ночью шел мелкий дождь, и воздух отдавал сыростью. Вереница бомбардировщиков и штурмовиков под прикрытием истребителей взяла курс в район Прохоровки.
Под крылом плыли поля с небольшими отлогими балками и рощицами, зажатые речкой и железной дорогой.
Давно не видела эта земля хлебопашца: ее изрыли бомбы и снаряды, густо засевали осколками и пулями. Она с избытком слышала рев моторов танков и бронетранспортеров, но не мирное тарахтение трудяги-трактора. Сотни танков готовились в жестокой схватке сойтись лоб в лоб.
Воздух гудел от разрывов, все тонуло во мраке дыма и пыли. Померк, исчез дневной свет. Даже ракеты не могли осветить мрак, сомкнувшийся с облаками.
Наша эскадрилья ринулась в это пекло. На подходе к линии боевого соприкосновения встретили зенитный заслон - страшное, смертное поле. Казалось, не пройти его. Проскочили! На огромном желтом пространстве пылят фашистские танки.
Я знаю, что коробки с крестами на граненых башнях - предметы неодушевленные, но главный их двигатель - экипаж - из живой плоти, находится внутри, защищенный стальным панцирем.
Зачем вы здесь?! Что вам надо на моей многострадальной земле?!
Лязгают гусеницы, разваливают молчаливые хаты, не щадят звери-пришельцы ни малых, ни старых. Ему вдолбили: "У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, - убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семье и прославишь себя навеки".
Эти страшные строки - из обращения фашистского командования к солдатам. Но мы не должны разрешить им продвинуться ни на метр, ни на шаг!
- Вон как выкрасились, - слышу голос Евсюкова. - Под цвет лета. Присмирели. Когда-то мазались яркой краской. Номера были огромные, как на афишах. Теперь хвост прижали, гады.
Действительно, танки выглядели теперь совсем по-другому камуфлированные, серо-зеленые, с белыми помельчавшими номерами и крестами.
Круто пикирую на стальное чудовище, целюсь в ребристую корму. Танк словно почувствовал, что его ждет, елозит брюхом, прячется в кустарнике у подъема крутого вала.
