ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ
Двенадцать лет мы оснащали лабораторию измерительной аппаратурой. В конечном итоге у нас появилось все необходимое для полного цикла магнитных и палеомагнитных измерений: и астазированные магнитометры, и рокгенераторы, и каппаметры — заводские и самодельные. В НИЗМИРАНе был сделан для нас даже микромагнитометр, позволявший измерять магнитные свойства отдельных минералов — пиропов, пикроильменитов, алмазов. За двенадцать лет было многое сделано по изучению физических свойств геологических образований Мало-Ботуобинского района, а по договорам с Амакинкой, ПНО «Якуталмаз» и 6-й экспедицией ЯТГУ и по другим районам Западной Якутии — по Алдану, Анабару, Оленёкскому поднятию. Сотрудники нашей лаборатории совместно с сотрудниками лаборатории Амакинской экспедиции ежесезонно проводили полевые исследования, накапливали каменный материал и информацию по физическим свойствам горных пород.
Но все мы под Богом ходим. В самый пик нашей активной деятельности и радужных замыслов судьба надсмеялась над нами. Под новый 1982 год во время моей очередной командировки на запад лаборатория сгорела. Сгорела дотла, со всей аппаратурой, со всем с таким трудом нажитым добром. Нам оставалось только петь песню «Враги сожгли родную хату». С трудом пережив удар, я понял, что спорить с судьбой бесполезно. Видимо, потусторонние силы были против наших замыслов.
Нашлись, однако, хорошие люди, которые пытались помочь нам стать на ноги. Подарили даже целую базу отдыха на берегу Вилюя, на 56-м километре в устье притока Сылага. Там были два дома, разные пристройки, сараи для образцов, все условия для работы. Никаких магнитных помех ни от фабрик, ни от дороги, проходящей в полукилометре от базы. И опять же удобство сообщения: автобусами Чернышевск—Мирный и попутными машинами по трассе.
Там мы организовали первичные магнитные измерения с кварцевыми приборами М-14ф, с магнитометрами МА-21 и наладили временную магнитную чистку образцов. Дом в 120 квадратных метров позволял разместить много стеллажей для раскладки образцов. Но, конечно, организовать полный цикл палеомагнитных измерений мы уже не могли, как не хотели и обзаводиться дорогостоящим комплексом магнитоизмерительной аппаратуры, поскольку ничего хорошего от судьбы мы уже не ожидали и не хотели рисковать.
И точно: неприятности не заставили себя долго ждать. Не прошло и 10 лет, как нам приказали убираться оттуда вместе со всеми строениями: территория попадала в зону затопления Вилюйской ГЭС-3. Вокруг стали сводить лес и готовить ложе будущего водохранилища. Мы еще протянули с эвакуацией года два, да могли бы и больше, поскольку со стройкой ГЭС-3 не торопились, но душа уже к тому месту не лежала. Прекрасный уголок природы с густым лесом по берегу реки превратился в пустыню. Лес свалили бульдозерами, столкали его в валы и пытались сжечь, облив валы соляркой. Крайне неприглядное зрелище! Да еще озверелые дачники из посёлка Светлый стали грабить лабораторию: тащили всё, вплоть до оконных стекол. Им помогали подростки-мотоциклисты, которые в наше отсутствие (сторожей мы держать уже не могли) проникали в дом и там «наводили порядок». Добрались даже до тайника, где хранились приборы, и один наиболее ценный магнитометр разобрали по частям, интересуясь, видимо, что же там внутри. Естественно, ничего интересного для себя не обнаружили, но после этого прибор осталось только выбросить.
Это была моя четвёртая полевая лаборатория, ставшая последней. Больше я уже ничего не пытался строить или арендовать. Да и коллектив лаборатории с реорганизацией экспедиций распался, не осталось специалистов с необходимым опытом работы. Лаборатория была преобразована в музейный отряд.
Конечно, кое-какие работы по изучению физических свойств мы продолжали и в музейном отряде. Определяли плотность горных пород (приличные объемы сделали, к примеру, по трубкам Ботуобинская и Нюрбинская), магнитную восприимчивость, иногда остаточный магнетизм. Но чтобы измерять его в образцах, надо было выезжать в тайгу подальше от города, ставить палатку, забивать колы под фундамент для прибора, словом, хлопотное это было дело. В основном работы по изучению остаточного магнетизма кимберлитов и палеомагнитные исследования по кимберлитам и траппам мы вели совместно с палеомагнитной лабораторией ВостСибНИИГГиМСа (в 2006 году переведённой в ИЗК РАН). Палеомагнитная лаборатория в Иркутске оснащена современным оборудованием и ведёт работы на высоком научном уровне. Это единственная такого рода лаборатория в Сибири. Она имеет международные связи. Слабомагнитные породы измеряются, к примеру, на криогенных магнитометрах в Париже, Мюнхене или Токио. Возможности же криогенных магнитометров известны: с их помощью можно измерять палеомагнетизм даже почти стерильных от ферромагнетиков известняков и доломитов.
Рассказанная мною история не свидетельствует, конечно, о том, что дело петрофизики совсем погибло. В Амакинской экспедиции лаборатория физических свойств по-прежнему существует и ведет серьёзные работы не только на своей территории, но даже и по некоторым объектам работ Ботуобинской экспедиции. Там подобрался хороший коллектив специалистов и есть надежда на перспективы.
БУНТ АМАКИНЦЕВ
Это произошло в 1959 году. Коллектив Амакинки, до того времени инертный и безучастный к смене руководства или к несправедливостям в отношении видных геологов в своей среде, вдруг дружно и открыто встал на защиту одного человека. Человеком этим был Михаил Нестерович Бондаренко — бывший начальник Амакинской экспедиции.
Чем-то он не угодил республиканским властям. Чем именно, в анналах истории Амакинской экспедиции сведений не сохранилось. Ходили лишь разные слухи о причинах возникновения конфликта между ним и партийными органами. То ли он отказался принять в соавторы книги о якутских алмазах одного из секретарей обкома, то ли чем-то обидел районные партийные власти (а это он мог сделать, поскольку был грубоват и прямолинеен), то ли долго не соглашался подчинить Амакинку созданному в 1957 году Якутскому геологоуправлению, то ли сделал еще что-то властям неугодное, осталось невыясненным. Бесспорен лишь очевидный факт — в конце 1959 года он был отстранён от руководства Амакинской экспедицией и исчез из Нюрбы.
Снять с должности любого номенклатурного работника партийным органам в те годы не составляло большого труда. Не требовалось никаких резонов. Решения принимались келейно, публике о мотивах не докладывалось, она и не волновалась: снимут одного начальника, пришлют другого. Значит, так надо — сверху виднее. Но Бондаренко был не просто начальником экспедиции, он был и депутатом Верховного Совета Якутской АССР. А депутат, как известно, лицо неприкосновенное, избираемое народом. И если он совершил какие-то противоправные деяния, то отзывать его из депутатов должен тот же народ. Хоть выборы в те годы и были фикцией, но в законе о выборах это положение было чётко прописано. Закон же надо соблюдать, хотя бы для видимости демократии.
