Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого
Увиденное «в какую-то долю секунды» претворилось в сюжет большого рассказа (некоторые литературоведы называют «Реки огненные» повестью), а участники эпизода стали его персонажами.
Сюжет.
Два бывших матроса-махновца, не найдя себя в условиях НЭПа, возвращаются на родной корабль, но и тут новая реальность отторгает их как людей, совершенно ей чуждых.
Два старой службы моряка.
Автор рисует портрет Ваньки-Граммофона и Мишки-Крокодила: «опухшие, мятые, ровно какое чудище жевало-жевало, да и выплюнуло их».
Ходовые, деловые Мишка с Ванькой, не шпана какая-нибудь. Широкой программы ребятки. Оторвыши разинские, верно. И отчаянность обожают, тоже верно.
Матрос… Слово одно чего стоит! Надо фасон держать. Да и то сказать, бывало, отчаянность не ставилась в укор. Все прикрывал наган и слово простое, как буханка хлеба. Это в наше растаковское времечко телячья кротость в почете. В почете аршин, рубль да язык с локоть. Никогда, никогда не понять этого Мишке с Ванькой, не на тех дрожжах заквашены.
Бывало… Эх, говорено-говорено да и брошено!
Бывало и в Мишке с Ванькой ревели ураганы. И через них хлестали взмыленные дни; не жизня — клюковка.
Леса роняли
Реки огненные перемахивали…
О своем участии в гражданской войне в откровенном разговоре они вспоминают как о «переплытых радостях»:
— Пьянку мы пили, как лошади. Денег — бугры! Залетишь в хутор — разливное море: стрельба, крик, кровь, драка… Хаты в огне. Хутор в огне. Сердце в огне! Цапай хохлушку любую на выбор и всю ночь ею восхищайся!..
— Церковь увидишь и счас снарядом по башке — щелк.
— Да, церкви мы били, как бутылки.
— Впереди жизни бежали, так бежали — чоботы с ног сваливались.
Ой, яблочко
да с листочками,
идет Махно
да с сыночками…
По протекции старого боцмана, их давнего приятеля, принятые на корабль, Ванька баталером (раздатчиком продуктов), Мишка — коком, они остаются верны себе:
Шаля-валя, нога за ногу. Жили-поживали потихо-легонечку. Котел да баталерка — костер. Опять и заповедь подходящая, знай греби деньгу лопатой. Отсобачил кусок и в кусты. Да ведь и то сказать, до кого ни доведись, как можно муку таскать да в муке не испачкаться? Чего тут косоротиться, говорить надо прямо.
Дело идет, контора пишет. Ванька-Мишка денежки гребут.
Но недолго продолжалось «подходящее житьишко».
Вылезла комиссия по очистке от элементов. И сразу, не говоря худого слова, Мишку за ухо:
— Ваша специальность?
— Комиссар Драгомиловского района Великой Октябрьской революции.
— То есть?
— Не то есть. А истинный борец за народные права. Борец безо всякого недоразумения, на что могу представить свидетелей.
— Ваше занятие на корабле?
— Какое у нас может быть занятие? В настоящий момент я кок, а в семнадцатом — революцию завинчивал, офицеров топил. А также был членом в судовом комитете.
Переглянулась стерва-комиссия.
— Бурилин, придется вас списать с корабля… Уставший элемент — раз, специальность малая — два.
По той же причине списан на берег и Ванька.
Некоторые критики задавались вопросом, не относится ли Артем Веселый к Ваньке Граммофону и Мишке Крокодилу с симпатией.
Ванька и Мишка — яркие личности, они не лишены чувства юмора и за словом в карман не лезут. Они любят море, любят корабль.
В груди теплым плеском заиграла радость…
Пять годков в морюшке не полоскались, стосковались люто […]
В Ваньке сердце стукнуло,
В Мишке сердце стукнуло,
враз стукнули сердца […]
Обрадовались, будто находке, кораблю своему:
Кованый,
стройный,
затянутый в оснастку —
сила,
не корабль, игрушка, хоть в ухо вздень.
Но хотя Мишка и Ванька характеры сложные и противоречивые, их подлинную суть автор показал предельно ясно.
Капитан
Старый служака, художник, любитель морских пейзажей. Поскольку при новых порядках ругаться «по декрету не положено», он выговаривает боцману за привычку к ругани (тот считает: «Без ругани какой моряк? Слякоть одна»), но тут же признается: «Относительно ругани ты, боцман, безусловно, прав. У меня у самого язык саднит, а все ж воздерживайся».
Ванька с Мишкой оценивающе смотрят на капитана:
Мишка с Ванькой глазом подкинули капитана и ни полслова не сказали, а подумали одно: ежли топить, большой камень нужно. Вспомнился восемнадцатый годочек, когда в Севастополе офицеров топили…
Комиссар
Дружки, принятые на корабль, требуют у комиссара робу.
Братухи дорогу загородили, комиссару ни взад ни вперед. Поморщился комиссар, шаря по карманам пенсне. Ни крику, ни моря он не любил, был прислан во флот по разверстке. Тонконогий комиссар, и шея гусиная, а грива густая — драки на две хватит.
— Извините, товарищи, аттестаты у вас имеются?
— Вот аттестаты, — засучил Мишка штанину, показывая зарубцевавшуюся рану, — белогвардейская работа… […]
Робу выцарапали.
Комсомольцы
О корабельных «камсамалистах» читатель узнает, в основном, со слов боцмана. Молодые матросы живут непонятной старику жизнью.
В деревянном мыке мусолился Интернационал, неизбежный, как смерть, изо дня в день. И утром, и вечером — в счет молитвы…[18]
— […] Хозяевами себя чувствуют, хозяевами всего корабля, я может, и всей Расеи. […] Не подойди. Заглянул счас на полубак, там их полно. Кричат, ровно на пожаре. День в работе на ногах, ночью, глядишь, где бы отдохнуть, а они, сукины сыны, собранья за собраньем шпарят, ровно перебесились. […] Политика… И сколько она этого глупого народу перепортила. Беды!
Справедливости ради боцман признает, что «дисциплинка у них на ять».
Некоторые критики расценили «Реки огненные» как вещь «широкого художественного размаха», другие упрекали автора в том, что он идеализирует махновщину.
