Борис Арефьев - Солдат Империи
Итак, после размещения в казарме дали вновь прибывшим несколько дней отдыха, чтобы привели себя в порядок да осмотрелись. Назначили начальников отделений, унтер-офицеров, а проще – дядек. От дядек во многом в дальнейшем зависела обстановка в роте и судьба отдельного рекрута. Может быть, с тех самых времен появилась и поселилась в семье моего отца поговорка: если маленький начальник голову снимет, большой на место не поставит!
Если унтер-офицер был не просто хорошим солдатом, но умел к каждому подход найти, тогда и разговоры становились откровеннее. С каждым дядька старался поговорить отдельно, свой ключик найти к человеку. Различал, кто робок и застенчив, кто пугается даже взгляда строгого, а не то что окрика, такого старался приободрить. Другим же надо сразу дать укорот, еще раз втолковать, что есть дисциплина, без которой нет армии.
В первые дни дядька приглядывался к своим рекрутам, поинтересовался, есть ли среди них грамотные, расспросил Ивана, как и прочих, откуда родом, живы ли родители, есть ли братья и сестры.
Чтобы разговорить подопечных, рассказал, вероятно, дядька и о себе: побывал он в боях, был ранен (или контужен). И уж наверное носил на рукаве шеврон «за беспорочную службу».
Заведомо считалось, что рекруты в большинстве своем увещеваний не слушают, угрозы на веру не берут – значит, кроме как страхом перед наказанием, ничем другим их не воспитаешь. А наказание известно какое – розги да шпицрутены.
Дядька отвечал за проступки тех, кто находился под его началом, провинился рекрут – виноват и дядька. Отсюда правило, выработанное годами службы: каждая вина виновата, то есть всякий проступок должен быть наказан обязательно…
Растолковал унтер-офицер всем общий порядок жизни в казарме. За несколько дней привыкли рекруты к самым простым, но важным понятиям: утреннее и вечернее построение, время и порядок уборки помещений, узнали, как и когда водят на обед и ужин. Да и три месяца пути не прошли даром – научились кое чему в походной жизни.
Рассказал дядька о командирах в батальоне, о том, что надо вставать, когда появляется начальство, а садиться в его присутствии – ни ни, только с разрешения. Он же пояснил, на что следует тратить то небольшое солдатское жалованье, что будут иметь рекруты на руках.
О нитках, иголке да гребешке надо заботиться самим, одежду и обувь чистить вовремя. Казенных денег, кстати, на мыло, воски, щетки не отпускали, купить все это можно только сообща, отделением, да и то изрядно сэкономив.
Еще следил дядька, чтобы не случалось раздора между Иваном и его товарищами, чтоб не обижали тех, кто послабее или более робок. Однако жалобам не потакал, учил за себя ответ держать самим, давать отпор нахалу и жулику. И еще наука: земляки друг за друга должны стоять, но без злобы. А то пойдут, скажем, симбирские на саратовских и будет это не солдатская выручка, а одна только дурость.
Строго наказывали Ивану, как и другим рекрутам, если придется где служить с инородцами, людьми другой, не христианской веры, их никак не обижать – они ту же присягу приняли, мусульманские да иудейские или католические священники рядом с русскими офицерами при этом стояли, книгами своей веры ту присягу освятили, армия же у всех одна – русская, и царь один – Император Николай Павлович.
Вскоре началась постоянная учеба: в казарме, на плацу, а потом и на стрельбище. Тяжелая, ежедневная, ежечасная. Мой прадед Иван выдержал все, не сломался, не озлобился, я знаю это наверняка из скупых воспоминаний отца.
Пытались дядьки и унтер-офицеры приобщать молодых к грамоте, хотя сами в этом были и не очень сильны; учили алфавиту, а потом и слова складывать заставляли. Позднее, спустя лет десять от начала Ивановой службы, свыше определят деньги на такую учебу, появятся и книги для чтения, а в пятидесятые годы клочок бумаги в роте еще и не всегда найдешь. Многие унтер-офицеры уже понимали, что не только знание основ военного дела, уставов и наставлений, но и владение более совершенным оружием требует от солдата элементарной грамотности, умения читать и писать, а следовательно, мыслить по иному. Поэтому рады были они любому тетрадному листу.
Началась воинская учеба с повторения ранее принятой присяги – старались унтер-офицеры и дядьки, чтобы теперь заучили ее солдаты наизусть. Заставляли повторять снова и снова отдельные фразы, добивались осмысления содержания, для этого, как могли, растолковывали значение того или иного слова солдатской клятвы.
Иван, как и большинство неграмотных рекрутов, запоминал слова на слух: «Присяга есть клятва, данная перед лицом Божиим, на кресте Спасителя и на Святом Евангелие, повиноваться начальникам; терпеливо сносить труды, холод, голод и все нужды солдатския, не щадить и последней капли крови за Государя и Отечество, идти в бой за Царя, Русь святую и веру православную».
Затем, вслед за дядькою, повторял саму присягу: «…Телом и кровью в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях, храброе и сильное чинить сопротивление». Разъяснял унтер-офицер Ивану и его товарищам: означает это, что солдат свою клятву держит всегда и повсюду, а чтобы храброе и сильное сопротивление чинить врагу, должен быть он обучен строю и владению оружием, стрельбе и рукопашному бою.
Зачитывали также молодым не раз статьи законов о воинской службе, которые они обязаны будут знать назубок, отвечать без запинки и с понятием.
Занятия шли день за днем; порой в казарму заходили офицеры, послушать, поспрашивать солдат – узнать, чему научились за первые недели. Отвечать четко умели не все, бывало даже повторить мудреные слова мог не каждый, кто по лености, а кто хоть и старался, а толку выходило мало.
Все чаще унтеры и дядьки не просто наставляли, а старались вести беседы, по совету офицеров на простых и понятных примерах пытались приучать рекрутов думать и примерять на себя сказанное и заученное. Постепенно все меньше робости выказывали молодые солдаты, реже путались в ответах.
Кавказский корпус, как мы уже говорили, был особым, неспокойная обстановка определяла условия несения службы. Статей Закона о нарушениях обязанностей службы во время военных действий насчитывалось немало, одна из них, например, гласила, что намерение «способствовать или благоприятствовать неприятелю в военных или враждебных действиях признается изменою», виноватый при этом «подвергается лишению всех прав состояния и смертной казни». Унтер-офицер поучал рекрутов: «Кто самовольно оставит свой пост в виду неприятеля, тот подвергнется смертной казни». Потом откладывал в сторону листы со статьями и обращался к обучаемым: «Ну вот ты, например?» Но никак не мог сообразить старый солдат, чем бы таким Иван или кто другой из слушателей мог потрафить неприятелю. И, ничего не придумав, переходил к другому примеру: «Поставили тебя, скажем, в караул, а тут нападение, стреляют и по фронту, и с тыла. А ты стой, где стоишь, охраняй, что положено, никуда не смей отлучиться, пока не прикажут».
