Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Виганд застонал и скривился. Он испытывает явное отвращение к сульфаниламиду. Ему совсем не понравилось, что я, так сказать, загнал его в угол. Чтобы умерить его раздражение, я предлагаю составить общую инструкцию по применению и через главного врача армии донести ее до всех.
– Таким образом, – добавляю я, – принципы классической хирургии останутся незыблемыми.
Теперь в его ворчании слышатся нотки примирения.
– Согласны?
Он взял себя в руки, даже можно разобрать, что он бормочет. Постепенно и нехотя он сдается:
– Ладно, договорились. Как только появится возможность, напишем директивы. Если вам угодно. Однако все равно из этого ничего не выйдет. Вот увидите.
Мы тепло прощаемся друг с другом.
– Счастливой поездки! – кричу я ему вслед и думаю: однако вопрос с сульфаниламидами разрешился лучше, чем я предполагал.
Русский при смерти
Едва автомобиль Виганда скрылся за поворотом, Густель повез меня в другой лазарет. Мы легко находим его, он расположен недалеко от церкви прямо на возвышении. Когда я вхожу, хирурги оперируют одновременно на разных столах и не могут оторваться от работы. Поэтому меня сопровождает только главврач, странноватый человек с кривыми ногами. Заметно, что он придает большое значение своему положению и статусу, который является своего рода компенсацией за все недостигнутое в мирное время. Судя по его выговору, он родом из Саксонии. В нем чувствуется военная жилка. Вместе мы совершаем обход. Все в порядке.
– Есть ли у вас отделение для русских раненых? – осведомляюсь я между делом.
– Да… конечно.
– Можно его осмотреть?
– Непременно, оно расположено в соседнем здании. Правда, он медлит, по всей видимости, этот осмотр ему не по душе.
Многим полевым госпиталям в то время приходилось устраивать такие специальные отделения и оказывать помощь самим, потому что русских врачей не было.
Мы идем в соседний дом, на который указал главврач. Здесь находятся свыше сорока раненых красноармейцев. Видно, что медицинская помощь оказывается им кое-как, не в полной мере. Медленно переходя от одного человека к другому, мы движемся по огромному залу. Внезапно останавливаемся перед жутко обезображенным русским, который, похоже, уже умирает. Я срываю с него покрывало. Стреляное ранение легких. Повязка на груди пропиталась кровью. Обнаженное тело мужчины вздулось от воздуха, как у водолаза, опухшее лицо изуродовано, глаза слиплись, веки выпирают. Бесформенная шея раздулась и сильно напряглась. Русскому не хватает воздуха, он вот-вот задохнется, он весь уже темно-синий. Нет никаких сомнений: эмфизема легких и средостения.*[4]
При выдохе воздух поступает в ткани, под кожу и скапливается в средостении.[5] Легкие, а также крупные вены сдавлены изнутри. Приток крови к сердцу крайне затруднен.
Я быстро хватаю его запястье, нащупываю пульс и едва-едва ощущаю его. Сердце бьется слишком быстро, а кровяное давление резко упало. Жизнь человека в смертельной опасности, в нашем распоряжении осталось всего несколько минут.
Я не могу получить представления о состоянии легких, так как вся грудная клетка, брюшная полость и даже бедра, включая половые органы, уже вздулись от скопившегося воздуха. При простукивании они издают глухой коробочный звук, а при надавливании на огромные воздушные подушки слышится скрип, подобный хрусту снежного кома. Можно ли, можно его еще спасти? – задаю я себе мучительный вопрос.
– Немедленно в операционную, быстрее, иначе будет слишком поздно!
– Профессор, у нас нет свободного стола, – замечает главный врач, – и потом, я полагаю, что наши люди важнее.
– Нет! – грубо обрываю я его. – Нет, господин майор, важнее всего человек, жизнь которого под угрозой. Если нет свободного стола, пусть мне поставят обычный стол в операционной. Если и этого нет, все равно, тогда я буду оперировать прямо на носилках. Но операция состоится! Нужно срочно действовать, иначе в операционную доставят уже труп. Я бегу готовиться.
– А кто же должен вам ассистировать? – возмущенно спрашивает он.
– Вы лично, господин майор! Если я могу вас попросить, – другие при деле. Быстро отдавайте свои распоряжения и – ко мне.
Раскрыв рот, он смотрит мне вслед. Я бегом мчусь в операционную.
– Господа! – обращаюсь я к коллегам. – Скорее отодвиньте что-нибудь в сторону. Срочная операция. Эмфизема легких. Человек задыхается. Стол сюда! Мне нужен скальпель, два крючка, несколько зажимов. А вы работайте дальше. Ассистировать будет главврач.
Коллеги смотрят на меня в недоумении. Такого у них еще не было. Санитары в операционной быстро реагируют, они сразу соображают, в чем дело. Из какого-то кабинета мигом притаскивают стол, покрывают его белой тканью. Тут же вносят и кладут русского. Я снимаю мундир, повязываю резиновый фартук, быстро опускаю руки в раствор сублимата, досуха вытираю их, натягиваю резиновые перчатки. Главврач, заметно побледневший, проделывает то же самое, ему приходится переступить через себя.
Абсолютно обнаженное тело лежит на столе. Жуткое зрелище.
Начали: на область шеи льется йод, размазывается, затем шею закрывают. Молча я вручаю доктору зажимы, беру скальпель. Наркоз? Нет, русский уже серо-синего цвета и давно потерял сознание.
Теперь с предельной концентрацией я командую:
– Шейный разрез! Вы, коллега, зажимаете торчащие сосуды. Ясно?
Я приступаю, делая поперечный разрез над скуловой впадиной. Тотчас же из сосудов брызжет темная кровь.
– Давайте зажимайте, – кричу я безвольному ассистенту и быстро разрезаю ткань. Ножницы проникают в полость за грудину. Вдруг из раны под мощным напором вырывается воздух. Возможно, это спасение.
– Кислород, быстро, – приказываю я стоящему рядом санитару.
Из напряженного, опухшего горла через рану постоянно выходят наружу газы. Удушение спадает.
У нас на глазах человек расслабляется, к лицу приливает кровь. Теперь с помощью новокаина я блокирую нервные окончания в области шеи с двух сторон, чтобы, придя в сознание, раненый не сошел с ума от боли.
Тем временем остальные хирурги заканчивают свои операции. Напряжение в зале передается всем. Они с любопытством подходят и наблюдают за нами. Все смотрят на изуродованного человека, который по-прежнему выглядит как водолаз.
Мы успели, нам удалось! С каждой минутой дыхание налаживается: через двадцать минут русский очнулся.
Главврач тоже пришел в себя. Кажется, он под впечатлением от сделанного и очень доволен собой. Неожиданно начинает болтать без умолку. Все улыбаются.
Осталось наложить мягкую повязку, и дело сделано. Теперь нужно только обрабатывать рану. Воздушная эмфизема спадет сама.
