Леонид Леонов - Нашествие
Ф а ю н и н. Не омрачай мне праздника, старушечка. Именинник я. Уйди, уйди от греха. (Оглянулся.)
Официант усердно перетирает бутылки. Медленная и прямая, Д е м и д ь е в н а уходит, бросив на прощание: "Чушки!" Фаюнин толкает в
бок Кокорышкина.
К о к о р ы ш к и н. Уж дайте досмеяться, Николай Сергеич. Хуже нет, когда недосмеюсь!
Ф а ю н и н. Полно, рассержусь, полно.
К о к о р ы ш к и н. Ну, чево, чево вам от меня? Ей-богу, Мосальский дороже даст. Только мигнуть.
Ф а ю н и н. Человек-то он верный, приятель твой?
К о к о р ы ш к и н. Господи! (Вкладывая всю душу.) Он является сыном бедного околоточного надзирателя. Пятен в прошлом не имел. И даже наоборот, судился за растрату канцелярских средств. Сто сорок два рубля-с.
Ф а ю н и н. Больше-то, - аль рука дрогнула?
К о к о р ы ш к и н. Больше не доверили, Николай Сергеич.
Ф а ю н и н. Ты?
К о к о р ы ш к и н. Я-с!
Оба смеются.
Ф а ю н и н. Ну, показывай товар лицом, а то гости собираться станут.
К о к о р ы ш к и н. Увольте, сам тыщу лет ждал. Вся душа перегорела.
Ф а ю н и н. Хоть за ниточку-то дай подержаться. Может, ты только завлекаешь меня!
К о к о р ы ш к и н. Разве уж ниточку!..
Косясь на дверь к Талановым, он шепчет только: "Ольга Ивановна!" - и
отскакивает. Фаюнин раздумчиво мычит.
Ф а ю н и н. Сам-то он далеко отсюда находится?
К о к о р ы ш к и н. Небыстрой ходьбы... минут двадцать семь.
Ф а ю н и н. А не сбежит он у тебя?
К о к о р ы ш к и н. Я враз, как прознал, шляпу одну во дворе поставил. Сам не пойдет, чтоб своих не выдать... Все одно как на текущем счету лежит.
Ф а ю н и н. Ну, муха, быть тебе слоном. Бумаги отнесешь, надушись... и покрепче надушись... Пахнешь ты нехорошо! И приходи. Я тебя на Шпурре выпущу, а уж ты сам яви ему свое усердие.
С дороги Кокорышкин оглядывается, опасаясь за врученную тайну: "Не спугните, Николай Сергеич!" И верно, оставшись один, Фаюнин сразу оказывается у талановской двери. Он дважды собирается постучать туда, но еще прежде на стекле появляется силуэт Таланова и раздается стук. Отскочив
в противоположный угол, Фаюнин сурово вертит ручку телефона.
Комендатуру. Фаюнин. Подожду.
Повторный стук.
Войдите.
Это Т а л а н о в. Он очень теряется в своей новой роли просителя.
Ай-ай, а супругу-то на кухне забыл, просвещенный человек!
Т а л а н о в. Я не в гости, я по делу, Николай Сергеич!
Ф а ю н и н (суше). Личному?
Т а л а н о в. Не совсем.
Ф а ю н и н. Присядьте пока. (В трубку.) Не освободилась еще? Подожду. (Раздумчиво, глядя на стол.) Четверть века зажмурясь жил в надежде: проснусь... и всё позади. Отшумело, как дождь ночной. И солнышко. И яблонька в окошко просится. И раскрылись очи, и, эва, яства райские стоят, а на душе - ровно на собственные поминки попал. Как эта болезнь прозывается, доктор?
Т а л а н о в. Предчувствие, Николай Сергеич.
Ф а ю н и н. Предчувствие?.. (В трубку.) Спасибо, деточка. Битте, мне фирте нуммер нужен. Данке*. (Почтительно.) Это помощник господина Шпурре? Фаюнин беспокоит. Да опять насчет новоселья-с. Обещались. Что?.. Плохо слышно, что? (Он трясет и дует в трубку.) Комендант тоже обещались... в целях поддержания авторитета градского головы. Да, кое-кто уже собирается. Что?.. Не слышу, не слышу, что? (Таланову.) Визг какой-то. И кричит-то как, послушайте-ка!
Т а л а н о в (склоняясь ухом к трубке). Это женщина кричит.
Ф а ю н и н. Допрашивают... Ай-ай, и голос знакомый будто. (Озабоченно.) Ваша-то Ольга Иванна дома ли?
Т а л а н о в (вздрогнув). Была дома... А что?
Ф а ю н и н. Ну и слава богу. (Бережно повесив трубку.) Не будем мешать им. Вот я и готов, Иван Тихонович.
_______________
* Пожалуйста, мне нужен четвертый номер. Спасибо.
Таланов собирается с силами. Фаюнин слушает, откинувшись к спинке, прикрыв
глаза и играя цепкой часов.
Т а л а н о в. Я пришел выразить свою глубокую обиду.
Ф а ю н и н. Чем именно?
Т а л а н о в. Вам известно, что ко мне вернулся сын. Временно он живет у меня. Вчера он собрался в баню с дороги...
Ф а ю н и н. С прострелянной-то рукой? Ай-ай, не бережется наша молодежь... Виноват, слушаю, слушаю!
Т а л а н о в (решаясь после промаха идти напролом). И тогда оказалось, что к моим дверям приставлена какая-то гнусная фигура... в шляпенке да еще с обмороженными ушами.
Фаюнин приоткрыл один глаз, глянул, словно клювом ударил, и снова замер. И
только засуетившиеся пальцы обнаружили его волнение.
Ясно, Федору стало противно... и он вернулся домой. (Горячо и убежденно.) Слушайте, Фаюнин. Мне шестьдесят. Меня никто никогда не трогал. И я прошу господ завоевателей оставить мою семью в покое и теперь!
Он даже стукнул ладонью по столу, Фаюнин ловит его руку.
Ф а ю н и н. Да успокойтесь вы, Иван Тихонович. Голубчик, придите в себя, успокойтесь. Господи, да кто же вас обидеть собирается! Людей-то ведь нету... я да Кокорышкин на весь город. Ведь вы, к примеру, не согласитесь у чужих ворот постоять... ведь нет? Ну, вот! Вот и берут всякую шваль. (Возмущенно.) Да еще с обмороженными ушами... ай-ай-ай! И вид из окна портит, да еще и заразу занесет. Скажу, непременно скажу... чтоб сменили!
Часы-кукушка в соседней комнате глухо кричат шесть раз. Окончательно
смерклось.
Не идут гости-то. Вот вам и точность немецкая.
Фаюнин намеренно молчит, а Таланов все не уходит. Его мучит подозрение,
что Фаюнину что-то известно.
Кстати, как вы решили насчет того письмеца?
Т а л а н о в. Это какого письмеца?
Ф а ю н и н. Написали бы, говорю, а дочка ваша, Ольга Ивановна, и отнесла бы, поскольку она и теперь с ним видается. С Андреем-то!.. А вот и гости сползаются...
Просочился откуда-то в щель длинный, со стоячими волосами и в слежавшемся сюртуке г о с п о д и н а р т и с т и ч е с к и х м а н е р и л о ш а д и н о й в н е ш н о с т и. Он поклонился в пространство и сел, сложившись в коленях. Впорхнули - т о л с т я ч о к с у н и в е р с и т е т с к и м з н а ч к о м на толстовке под руку с в о с т р у ш е ч к о й в м е л к и х бантиках. Они задержались у столика, а когда отошли, оказалось, что там уже обмахивается веером с т а р у ш к а в б а л ь н о м п л а т ь е, под которым видны подшитые валенки. Г о с т и двоятся и троятся, как шарики под чашкой фокусника, переставляемой с места на место. И между всеми уже носится с одухотворенным лицом, теперь даже шикарный К о к о р ы ш к и н. Таланов
кланяется. Фаюнин провожает его.
А Федору Ивановичу я и пропуск выхлопочу. Пускай хоть ночью в баню ходит... (Заслышав оживление в прихожей и заглянув туда.) Я это ему, пожалуй, и сам скажу. (Уходя с Талановым.) Принимай гостей, Семен Ильич!
Кокорышкин включает свет. Теперь видны и г о с т и второго плана, уже плакатные, с ограниченными маникенными движениями. Нерусская речь из
