Арман де Лозен - Записки герцога Лозена
В шесть часов утра постучались в мою комнату и доложили мне, что леди Сарра приехала и желает меня видеть. Я побежал, или скорее, я полетел к ней. Я нашел ее в очень серьезном и сосредоточенном настроении духа; перед ней был накрыт стол к завтраку и в комнате находилось несколько лакеев. Прошло более часа, пока, наконец, мы остались с ней одни. — Теперь, когда мне нечего опасаться, что нам помешают, я могу говорить о вещах, интересных для нас обоих. Вы знаете, благодаря какие вашим достоинствам я полюбила вас, и знаете также, что никогда еще никто не был так любим, как вы. Мне даже понравилась вспышка ревности с вашей стороны, я всегда охотно переносила все ваши замечания относительно своего кокетства и также охотно просила у вас прощения и старалась исправиться от своих недостатков. Я хотела отдаться вам совсем и навсегда, но вы этого не захотели, слишком мало вы имели доверия к себе и ко мне. Вы решили, что можете обойтись и без меня, и не пожелали себя связывать неразрывными цепями со мной. Вы разбили мое сердце, и ваш образ побледнел в нем, но вы не переставали ревновать после того, как вы утратили к этому всякое право. Я этого никогда не забуду. Что было бы, если бы мой брат вздумал потребовать у меня ваше последнее письмо или его прочел бы герцог Ричмондский? Тогда все было бы потеряно и из-за чего? Вы сами убили во мне чувство, которое влекло меня к вам, я вас больше не люблю, но оно было настолько сильно, что еще до сих пор я не могу отделаться от известного отголоска, который оно оставило в моем сердце и поэтому я попрошу вас немедленно же покинуть Англию и довольствоваться той нежной дружбой, которую я буду чувствовать к вам до конца своей жизни.
Ошеломленный этим неожиданным жестоким ударом, я лишился чувств. Леди Сарра почувствовала ко мне великую жалость; она опустилась на колени рядом со мной и поддерживала мне голову, обливаясь слезами. В это время в комнату вошла мадам Джонс, сестра самого Бенбюри. Она очень удивилась при виде зрелища, представившегося ее глазам. «Подойдите, Джонс, — сказала леди Бенбюри, — это мой любовник, поручаю его вашим заботам», и, говоря это, она поспешно вышла, села в экипаж и поехала на воды, к своему мужу. Я скоро пришел в себя, оправился совершенно и вернулся к себе домой. Я хотел ехать верхом за леди Саррой, мне хотелось сказать ей так много, я был уверен, что если бы она выслушала меня, дело мое было бы выиграно. Но не проехал и нескольких миль, как почувствовал себя опять дурно, у меня пошла кровь горлом и я принужден был остановиться и не мог ехать дальше.
Только с большим трудом удалось мне опять добраться до Лондона, где я опасно заболел и поправился, только благодаря нежным заботам обо мне мадам Джонс.
Леди Сарра написала мне письмо и просила приехать проститься с ней на воды, раньше чем я покину навсегда Англию. Я не мог противиться желанию увидеть ее и поговорить с ней в последний раз. Она встретила меня очень радостно и приветливо, но обращение ее со мной так переменилось, в сравнении с прежним, что я первый поспешил теперь уехать от нее. Я вернулся во Францию совершенно другим человеком, чем уезжал оттуда; я не мог отделаться от охватившей меня глубокой грусти. Леди Сарра писала мне, однако, очень аккуратно. Я знал, что после меня у нее не было любовников, но я не мог забыть, что я любил ее еще, а она уже больше не любила меня. Вдруг я узнал, что леди Сарра заболела в Лондоне. Я немедленно поехал туда, не взяв отпуска, не запасшись даже паспортом. Она была мне очень благодарна за это доказательство моей любви к ней. «Уезжайте завтра же, — говорила она мне, — не забудьте, что я для вас теперь только друг. Ради этого одного не стоит рисковать последствиями, которые может иметь ваш необдуманный поступок». По возвращении во Францию, я стал получать от нее письма уже значительно реже и, наконец, они совершенно прекратились. Я испробовал все средства, чтобы забыть ее и не мог разлюбить ее, несмотря ни на что. Я хотел вести тот же образ жизни, который вел до знакомства с нею, но я не мог привязаться ни к одной женщине; все они теряли всякую прелесть в сравнении с нею. Меня как будто подменили и я стал совершенно другим человеком. Я потерял всю свою прежнюю веселость, за которую меня все так любили и не чувствовал ни малейшего наслаждения от тех удовольствий, которыми пользовался раньше.
Несмотря на это, я перепробовал все средства, чтобы развлечься, но ничего не помогало.
В это время как раз герцог Шоазель решил завладеть Корсикой и отправил туда маркиза де Шовелин с шестнадцатью батальонами. При мысли о том, что я могу, наконец, попасть в дело, я не выдержал и стал хлопотать, чтобы послали и меня, тем более, что мои родственники относились ко мне так холодно, что нисколько не дорожили моею жизнью. Меня сделали адъютантом де Шовелина.
Экспедиция эта была снаряжена с целью закрепить окончательно за Францией остров Корсику, который, по трактату от 1768 года был продан ей за деньги, но часть жителей не признавала над собой власти французов и продолжала вести ожесточенную борьбу с ними за свой родной остров. Начальником этой экспедиции был назначен де Шовелин.
III. 1768–1772
Война с Корсикой; битва при Барбаджио. — Возвращение в Версаль; прием со стороны короля и ла-де Барри. — Герцог Шоазель в изгнании. — М-ль Одино — из оперы. — Бал у супруги дофина.
Я отправился в Корсику в июне месяце, в 1768 году. В Тулоне я встретился с г. Шардоном, управителем Корсики, который вез с собой свою жену, восемнадцатилетнюю женщину, очень красивую, которая сразу же показалась посланной мне с неба. Я сейчас же, конечно, стал оказывать ей всяческие услуги, однако, она принимала их очень холодно.
Мне отдан был приказ не ехать в Корсику без де Шовелина, которого я еще оставил в Париже. Но я слышал, что он останется там еще несколько времени и поэтому, недолго думая, сел на королевское судно и хотел отправиться в Сен-Флоран. Но г. Бомбюэ, командующий эскадрой, приказал мне немедленно высадиться на берег. Я, конечно, должен был исполнить это приказание и только одной мадам де Шардон открыл тайну, что провел ту ночь в рыбачьей лодке. Де-Шовелин приехал три недели после меня и первым долгом посадил меня под арест на несколько дней.
Я принимал самое деятельное и живое участие в этой войне, как человек, желающий отличиться на поле брани. Мои дела с мадам Шардон не подвинулись ни на одну йоту — она была со мной очень вежлива, но и только. Для моего полного счастья не доставало только любовницы, но я еще не терял надежды найти ее. Первые успехи де Шовелина были не вечны; пехота королевских легионов, гренадеры Лангедока и т.д. были все заперты в Борго, плохо укрепленном и осажденном, в продолжение уже тридцати пяти дней самыми опасными силами всей Корсики. Де-Шовелин решил придти на помощь осажденным, но с такими незначительными силами, что можно было предвидеть заранее ужасное поражение, которое нам пришлось испытать в этот день, и мне никогда в жизни не приходилось видеть такое смятение, такой ужас, какие царили в Бастии, когда мы покинули его; каждый считал, что настал его последний день и все только и думали об этом. Мадам Шардон подарила мне на память белое перо, которое я прикрепил к моему головному убору и, по всей вероятности, оно действительно принесло мне счастье, так как я не был убит, хотя благодаря этому перу, я служил прекрасной мишенью для выстрелов, направлявшихся в меня в огромном количестве. Все знают, конечно, как грустно окончился этот день при Борго для нашей маленькой армии. Сражение было потеряно. Де-Шовелин, теснимый со всех сторон, принужден был отступать с такой поспешностью, что снаряды попадали даже в полевой лазарет.
