Александр Боханов - Павел I
Атмосфера в Петербурге накалялась; в редком доме теперь не говорили о необходимости «сменить монарха». Наступал звездный час Екатерины, которую некоторые уже без всяких экивоков называли главной претенденткой на Престол. О «золотой статуе» никто больше не вспоминал, на зато несколько недель «весь Петербург» обсуждал «ужасное» деяние Императора, случившееся 9 июня 1762 года на банкете в честь подписания мирного договора с Пруссией. Что же там произошло? Обратимся к Н. К. Шильдеру, который целиком принял на веру версию Екатерины из ее «Записок»; она господствовала в историографии более двухсот лет.
«Одно непредвиденное событие ускорило развязку. 9-го июня Пётр III праздновал в Зимнем Дворце заключение мира с Пруссией, и в этот день состоялся обеденный стол на 400 персон, приглашены были особы первых трех классов и иностранные министры. Император ознаменовал этот торжественный пир тем, что оскорбил Екатерину, назвав её громогласно «дурой»; затем приказал арестовать Императрицу, но заступничество принца Георга спасло на этот раз Екатерину».
Вот так: взял и прилюдно «унизил» скоромную и добродетельную маленькую женщину, а потом решил её заточить в темницу! Ужас, да и только! Про «темницу» чуть позже. Пока остановимся на самом действии и рассмотрим более подробно, так сказать, фабулу. Сохранилось описание всей этой сцены непосредственного участника того застолья, нм была упоминавшаяся княгиня Екатерина Романовна Дашкова. Она не читала «Записок» Екатерины, а потому и скорректировать собственное изложение в угоду «богини» не могла. Вот как Дашкова описала тот инцидент.
«Императрица заняла своё место посреди стола; но Пётр III сел на противоположном конце рядом с прусским министром. Он предложил под гром пушечных выстрелов с крепости выпить за здоровье Императорской Фамилии, Его Величества Короля Пруссии и за заключение мира. Императрица начала с тоста за Императорскую Фамилию. Тогда Пётр III послал дежурного генерал-адъютанта Гудовича, стоявшего за его стулом, спросить Императрицу, почему она не встала с места, когда пили за здоровье Императорской Фамилии. Императрица ответила, что, так как Императорская Фамилия состоит из Его Величества, его сына и её самой, она не предполагала, что ей нужно встать. Гудович сообщил её ответ Императору; тот велел передать Государыне, что она «дура» и что ей следовало бы знать, что к Императорской Фамилии принадлежат и оба его дяди, голштинские принцы; опасаясь, однако, что Гудович не передаст Императрице его слов, он сам сказал ей их громко на весь зал».
Вся сцена была довольно несимпатичной, можно даже сказать, грубой, но прежде чем оценивать её, необходимо обратить внимание на некоторые нюансы. Екатерина не встала во время произнесения тоста, демонстративно не подчинилась примеру Императора, что по тем времена считалось делом не только предосудительным, но и наказуемым. Конечно, со стороны Екатерины это была демонстрация. Пётр III, прекрасно знавший коварный нрав «жены-змеи», не мог этого не понимать и бросил в лицо ей обвинение, которое не отвечало нормам политеса, но соответствовало тяжести проступка. К тому же Пётр произнес не русское «дура», а французское «folle», которое можно перевести и более мягким по смыслу словом «глупая».
Екатерина после этого залилась слезами, изображая из себя оскорбленную добродетель. Но через некоторое время она уже весело болтала и смеялась над шутками графа A.C. Строганова. Однако она ничего не забыла и ничего не простила; она вообще никогда ничего не забывала и ничего никому не прощала. Как написал Шильдер, «оскорблённая как женщина и тревожная за будущность Империи, от которой она не отделяла себя, решилась встать во главе движения, направленного против Петра».
Эта версия самой Екатерины, которая при этом никому никогда не объяснила, почему она «возглавила движение» не только против Императора, но и против его сына. Речь о воцарении Павла вообще не заходила в кругу «Русской Минервы»,[23] как любили величать Екатерину II различные пиетисты. Павла как бы и не было, хотя, например, Никита Панин, недовольный Петром Фёдоровичем, видел после него на Престоле именно Павла Петровича. Когда же случился переворот, воцарилась Екатерина, то старый царедворец и дипломат не стал выступать против течения, хотя до самой смерти в душе так и не смирился с вопиющим актом самоуправства.
Наступало время кануна. Все это чувствовали, все, кроме Императора. Конечно, глупости о том, что он хотел «заточить» Екатерину, оставим на совести самой Екатерины, хотя офицеры разъясняли солдатам в казармах, что следует выступить на защиту Императрицы и Наследника, так как им якобы «угрожает опасность». Было ясно, что семейной жизни у Петра и Екатерины уже не будет никогда, и вопрос этот как-то следовало решать, И он был решен дворцовым переворотом. Горячие головы из среды молодого гвардейского офицерства во главе с Орловыми горели желанием «послужить России» и убрать ненавистного многим Императора. 28 июня 1762 года переворот свершился. Его ход подробно описали и сама Екатерина, и княгиня Екатерина Дашкова. Судьба России была решена за несколько часов.
Рано утром того дня в сопровождении группы офицеров Екатерина прибыла из Петергофа в Петербург в казармы Измайловского полка, который приветствовал её уже в качестве «Величества»- Далее то же самое повторяется в казармах Семёновского и Преображенского полков. К Екатерине прибывают некоторые вельможи, которые присоединяются к свите теперь уже «Императрицы». Окруженная гвардейцами и народом, Екатерина отправилась в Казанский собор, где её уже ожидал архиепископ Новгородский и духовенство. Пропели благодарственный молебен и торжественно провозгласили Екатерину «Императрицей всея Руси», а Великого князя Павла — наследником Престола.
Екатерина явила в этот момент свои немалые организаторские таланты. Были загодя составлены манифесты, послания командирам воинских частей и начальникам областей и губерний, был взят под контроль Кронштадт, а дипломатический корпус получил уведомление о перемене царствующей особы.
Во всей истории этого судьбоносного для России переворота много неясного и удивительного. Невозможно не поразиться, с какой легкостью офицеры и сановники приносили присягу на верность Екатерине, хотя от присяги на верность Императору Петру III их никто не освобождал. А ведь присяга — клятва на Евангелии Именем Божиим служить «не жалея живота своего» Монарху!
Были и немногочисленные исключения, и самое известное — канцлер и граф Михаил Илларионович Воронцов (1714–1767), дядя княгини Дашковой. Он прямо заявил Екатерине, что принёс присягу Императору Петру и присягать вторично не будет, но сохранит по отношению к Екатерине полную лояльность. Екатерине такой афронт был крайне неприятен: граф являлся влиятельнейшим лицом, руководителем внешней политики России. С ним нельзя было расправиться втихомолку: он был взят под домашний арест. Когда же после смерти Петра граф принес всё-таки присягу Екатерине, то арест был отменён.
