Алексей Бондин - Моя школа
— Погоди, чистяк, вот вырасту — первому тебе башку отверну! И, смотря вслед Сергею ненавидящими глазами, добавил:
Я рабочим буду, а рабочие сильнее вас, сдобных голяшек. Я скоро заметил, что между Кирей и Сергеем шла непримиримая вражда. Сергей старался сделать Кире какую-нибудь пакость, а тот иной рая плакал про себя. Его большие карие глаза наливались слезами, он сутулился и молчал.
Однажды Сергей принес с веранды Кирину клетку с чечетом. В ней беспокойно бился любимый чечет. Сергей поставил клетку на пол и приказал Мишке Чуднову:
— Эй, Сука, беги в кухню, неси Ваську!
Мишка стремглав бросился и принес большого рыжего полосатого кота.
— Отпускай! — приказал Сергей.
Мишка отпустил. Я замер в оцепенении. У кота расширились зеленые круглые глаза, морда точно вспухла, на ней торчали длинные, редкие усы.
Чечет, увидев кота, еще беспокойней забился в клетке. Деревянные палочки клетки глухо треснули, чечет запищал, а кот, вытаскивая большую голову из клетки, возбужденно замахал длинным хвостом. В зубах его трепетали крылышки птички. Чечет еще раз глухо пискнул я смолк. Зеленые глаза кота хищно светились. Я заплакал.
В эту минуту вбежал Киря. Он схватил клетку и со всего размаху хотел ударить Сергея по голове. Губы его были плотно сжаты. В глазах стояли слезы Сергей ловким движением вышиб клетку из рук Киря, она удала.
Сергей злобно растоптал её и гордо крикнул: — Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты пичужек не ловил!
— А ты бы лучше выпустил его, чем кошке травить, — дрожащим голосом сказал Киря.
Я подбежал сзади к Сергею, схватил его за ногу и швырнул на пол. Вбежала Александра Леонтьевна. Она злобно поглядела на меня и, молча взяв сына за руку, удалилась.
Мне думалось, что после этой истории и меня и Кирю из приюта выгонят. Но дело обошлось: Кирю послали убирать в уборной, а меня Александра Леонтьевна так дернула за ухо, что я от боли вскрикнул, и поставила в угол на колени.
ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТА
Приютский день кончился. Все укладывались спать вповалку.
Мне не спалось. Я смотрел на щель приотворенной двери, сквозь которую пробивалась полоска света из соседней комнаты.
Я знал, что там занимается Аркашка Аляев — один из старших приютских мальчиков, «здешний». Он учился в школе и, наверно, теперь готовил уроки.
Я тихонько встал и, приоткрыв дверь, заглянул в освещенную комнату.
За столом над книжкой сидел Аляев, положив голову на ладошку.
Я вошел и подсел к столу.
Я думал, что он меня сейчас же выгонит, но Аркашка спокойно посмотрел на меня серыми глазами и спросил:
— Ты захем прихол?
Он говорил тихо, не выговаривая шипящих звуков, точно что-то мешало во рту.
— Так, — ответил я. — Я тебе не помешаю, Аркаша. Ты дай мне какую-нибудь книжку, я посмотрю картинки.
Мой покорный и ласковый тон, должно быть, подкупил Аркашку. Он улыбнулся и спросил:
А ты хитать умеех?
Умею маленько.
Аляев снова улыбнулся, порылся в ворохе книжек в сунул мне толстую, в красивом переплете, книгу.
— Перелистывать будех, пальцы не муслякай. От этого книга портится, — предупредил он.
О замиранием сердца я раскрыл книгу и прочитал про себя: «География». Я не знал, что это значит, но спросить не решился. Алиев углубился в книгу.
Я посмотрел сбоку на его коротко остриженную голову. Аляев старательно что-то вписывал в тетрадь. Его оттопыренная, толстая нижняя губа шевелилась.
Сдерживая дыхание, я стал бережно перелистывать книгу. Я никогда не испытывал такого волнения при виде книжки, как сейчас. Передо мной раскрывались горы, люди, звери, реки.
Аляев же вдруг отодвинул свои тетради в сторону, повернулся ко мне и, перелистывая книжку, стал пояснять:
— Вот видих — это вроде карманных хасов. Это — компас… О ним ходи по лесу — и не заплутаехся.
— Куда хочешь, туда и поведет? — спросил я.
— Аха… Вот ты когда будех ухиться, всё узнаех.
Всё, что мне рассказывал Аляев, было просто, интересно и вызывало удивление и восторг. И Аркашка мне казался самым интересным человеком в приюте. Он заслонил собой образ Кири с его коробочками и клетками. Я ушел в этот вечер от Аляева с особым чувством удовлетворения и долго не мог заснуть.
Всегда серьезный, деловитый, Аляев приходил с кипой книг и тетрадей из школы. Много раз я видел, как он, прячась от приютского шума, залезал с книгой на сеновал или уходил в огород, в баню.
Как-то раз Аляев вышел из бани со свертком бумаги. Сергей насмешливо встретил его:
— Эй, банный ученый!
Аляев возмущенно скороговоркой заговорил:
— Тебе хорохо. Тебе есть где заниматься, а мне негде.
В этот вечер Аляев развернул передо мной большой лист бумаги и, сияя какой-то особенной улыбкой, сказал:
— Смотри-ка, Ленька.
На листе были начерчены кривые лилии, как змеи.
— Это что? — спросил я.
— Карта Европейской России. Я к экзамену её делаю. — И мечтательно добавил: — Конху эту хколу и буду дальхе ухиться.
Всё что делал Аляев, было для меня таинственным, красивым и приводило в радостный трепет. Мой новый друг казался мне очень умным. И у меня нарастала обида, когда я видел, что Сергей относился к Аляеву пренебрежительно, высокомерно.
Я спросил Аляева:
— А Сережка почему зазнается? Он хуже тебя, а зазнается.
Аляев покраснел, опустил глаза и кротко проговорил:
— Ну, хем я лутхе его?
Он не был злопамятным. Однажды я видел, как у черной доски Аляев рассказывал что-то Сергею. Начертил мелом на ней треугольник и долго разъяснял, вписывая непонятные мне значки. Его серые глаза разгорались, щеки розовели.
В другой раз он жарко спорил с Сергеем, рассматривая пеструю географическую карту.
Мне казалось, что Аркаша всё знает, о чем бы его ни спросили. И я радовался, что Сергей был бессилен показать свое превосходство перед Аляевым.
Между нами завязалась крепкая дружба. По вечерам я ходил к нему. Он мне давал тетрадку, и я списывал с книжки буквы, цифры и уже через месяц научился писать. Я чувствовал, как Аляев окружал меня теплой, братской заботой.
Я часто любовался его работой. Он, должно быть, тоже был доволен, особенно, когда раскрасил карту.
— Вот это губернии. Это — Московская, а это вот — наха, Пермская.
— А мы где живем? — спросил я.
— Вот здесь. Видих, синяя змейка. Это — наха река Тагил… А это вот горы.
— А это что? — спросил я, показывая на синие фигуры.
— А это моря, озера.
Я вспомнил, как когда-то смотрел на Тагил с Лысой горы. Был ясный, тихий день. Я видел широкий пруд, как озеро, а река Тагил легла синей лентой, извиваясь среди селения. Загнувшись замысловатым зигзагом возле скалистого выступа горы Красный Камень, она ушла в далекий лес и там затерялась.
