Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух
Прежде всего он открыл для себя Гегеля, безраздельно господствовавшего в немецкой философии того времени и утверждавшего, что миром правит Разум. По Гегелю, каждая эпоха в человеческой истории — логически обусловленный момент развития Духа. «Смерть, — прочел он в предисловии к «Феноменологии духа», — если мы так назовем… недействительность, есть самое ужасное, и для того, чтобы удержать мертвое, требуется величайшая сила». «Однако, — продолжает автор, — не та жизнь, которая страшится смерти и только бережет себя от разрушения, а та, которая претерпевает ее и в ней сохраняется, есть жизнь духа». Гегель добавляет: нужно обладать взором Разума, проникающим сквозь поверхность вещей и пронзающим пеструю видимость событий. Карл восхищен тем, что эта книга придает смысл Истории: влекомая прогрессом рациональности, морали и свободы, она движется к цели, которую Гегель называет «Богом», или «Идеей», или «абсолютным Духом», или «абсолютным Знанием» — к осуществлению права, к универсальности и торжеству свободы. По мнению философа, индивидуумы (индивидуальность — форма выражения свободы) состоят, даже не желая и в большинстве не ведая о том, на службе Истории, благодаря разуму, который с помощью всяческих уловок ставит страсти себе на службу. Роль Государства — действительности нравственной идеи, стоящей над Историей, — состоит в том, чтобы позволить каждому располагать тем, что необходимо для «достойной» жизни, и следить, чтобы никто не был этого лишен и никто этим не злоупотреблял, а также положить конец конфликтам. В конце Истории исчезнет «отчуждение» — для Гегеля это одновременно Entfremdung (отход от человеческой сущности) и Entdusserung (отступление от себя самого).
Встреча с Гегелем оставит неизгладимый след. Благодаря «Феноменологии духа» Карл открыл для себя значение мысли, которая превратится в его глазах в главное направление человеческой деятельности, более важное, чем стремление к Благу. Один из его зятьев, Поль Лафарг, впоследствии вспоминал: «Я часто слышал, как он повторял слова Гегеля, своего учителя философии времен юности: „Даже преступная мысль злодея величественнее и важнее, чем чудеса небесные“». Знание предшествует этике. Социальный анализ должен быть в первую голову рациональным и объективным, а уж после — нравственным. Карл не забудет этого наставления.
В тот год он вел регулярную переписку с отцом и Женни. С первым говорил о юриспруденции, литературе, политике и даже философии; отец отвечал скупо, напирая на учебу и сокращение расходов. В своих письмах Генрих превозносил Канта и подчеркивал, что вера в Бога (Бога «Ньютона, Локка и Лейбница») — ценное и необходимое подспорье для ведения нравственной жизни. В послании 1836 года Генрих пишет сыну: «Если Господь пожелает, ты проживешь долгую жизнь для своего собственного блага, для блага твоей семьи и, если мои предчувствия верны, для блага всего человечества». Генриетта Маркс давала Карлу трогательные наставления, призывая сына «никогда не относиться к порядку и чистоплотности как к второстепенным вещам», ибо «от них зависят здоровье и счастье»; она беспокоилась о том, чтобы он не пил слишком много вина и кофе, не ел чересчур острой пищи, не курил, рано ложился и рано вставал, «берегся от простуды и не танцевал, пока совершенно не поправится».
С Женни он обменивался любовными письмами; девушка была влюблена, но благоразумна: она боялась, что страсть к ней Карла окажется мимолетной юношеской любовью. «Мужчина любит не один раз в жизни», — думала она. Почувствовав интерес Карла к Гегелю, Женни, не получившая глубокого образования, тоже принялась читать философов.
Карл вел настолько бурную жизнь, что в июне 1836 года его посадили на день под арест за пьянство и нарушение общественного спокойствия. Поскольку ему уже нравилось лидерствовать во всем, за что он ни брался, в июле он стал председателем Трирского клуба; на литографии того времени, изображающей членов землячества пирующими в харчевне «Белая лошадь», Карла легко узнать: он взирает на происходящее с достоинством, как и полагается председателю клуба. В августе 1836 года, когда он заканчивал первый курс, между членами Borussia Korps и Treviraner Klub разразилась драка. Первый пример классовой борьбы? Марксу рассекли левую бровь — этот шрам останется на всю жизнь. Его отец пришел в ярость: адвокату приходилось многим жертвовать, чтобы оплачивать учебу старшего сына, а он тратит эти деньги на попойки, дерется и сидит в тюрьме!
Карл, однако, достаточно прилежно изучал право и 22 августа 1836 года получил свидетельство о завершении года обучения в Боннском университете, в котором его хвалили за «отменную усидчивость и внимание», не преминув, однако, упомянуть о ночи, проведенной под арестом «за нарушение тишины и пьянство». Прочитав эти замечания, отец решил перевести его в другой университет, но Карл хотел остаться в Бонне, чтобы изучать там уже философию, а не право; он не посмел открыться в этом отцу. Философы были уже на плохом счету во всех немецких университетах: прусское правительство отказало молодому профессору Людвигу Фейербаху, устроившему скандал несколькими годами раньше, в праве преподавать в университете, что заставило его примкнуть к группе молодых критически настроенных философов, прозванных «младогегельянцами». Младогегельянцы, в отличие от своего учителя, не видели в Прусском государстве ничего идеального — они ратовали за реформы. И хотя они еще не решались отмежеваться от Гегеля, однако толковали его весьма специфически; быть младогегельянцем значило верить в роль политической деятельности в завоевании свобод.
В сентябре 1836 года Карл вернулся в Трир на каникулы, не ведая, что отец не намерен больше оплачивать учебу в Бонне. Он увидел мать, отца, младшего брата Германа (тот был серьезно болен) и четырех сестер: Каролину, Луизу, Эмилию и Софию. Начинающийся туберкулез избавил его от военной службы. Они с Женни, так много писавшие друг другу, решили обручиться. Генрих не видел к этому препятствий: женитьба может остепенить его сына. Генриетта заняла более сдержанную позицию: Карл слишком молод (ему всего восемнадцать лет), а двадцатидвухлетняя Женни привыкла к образу жизни, который Карлу не по средствам.
Очарованный Карлом, ослепленный его энергией и образованностью, барон фон Вестфален, со своей стороны, был за его союз с Женни. Но ее сводный брат Фердинанд, бывший тогда первым правительственным советником в Трире, сделал все возможное, чтобы этому помешать; он затребовал у берлинской полиции отчет о жизни и деятельности будущего зятя и просветил барона, доложив ему о похождениях Карла в Бонне. Барон и бровью не повел. Помолвка состоялась, но было решено, что свадьбу сыграют только тогда, когда Карл найдет постоянную работу. Много позже одна из дочерей Карла и Женни напишет: «Отец говорил, что в то время он был неистовым Роландом. Но вопрос быстро уладили, и его приняли в женихи до достижения им восемнадцати лет».
