Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии
Глазам стороннего наблюдателя это гуляние порой представляется подобием венецианского карнавала, ибо столичные и провинциальные одежды являют смесь истинно маскарадную: кто во фраке и в черкесской шапке, кто, завернувшись в широкий плащ, идет посреди собрания в колпаке, кто в бурке и под вуалью, кто в нанковом сюртуке и в шитом золотом картузе; слуги и служанки столь же разнообразно одетые несут узлы, ковры, подушки и тюфяки. От пяти часов и до позднего вечера бульвар кипит многолюдством, пестреет от разноцветных одежд, гремит музыкой духового оркестра.
Ложиться должно не позже одиннадцати часов вечера, чтобы на следующий день начать то же самое. Обыкновенно с наступлением темноты весь Пятигорск замирает. Лишь кое-где в домах мелькают еще огоньки или свечи, зажженные в фонарях экипажей, перебегают из улицы в улицу, как фосфорическое сияние на болотных местах.
Постепенно грохот экипажей стихает, огни гаснут, и только изредка прерывают тишину бряцание сабли о стремя проезжего казака, бой городских часов, да ключи, спущенные в ночную пору, шумят, сбегая по камням в долину. Вот из-за противоположного утеса появляется светлая полоса; она все светлее и светлее; она разливает сияние по небу, и полная, серебристая луна всплывает на край горизонта: при лучах ее сверкает вдали широкий ручей; за ним возвышаются черные холмы, а далеко над ними белеют нежные очертания снежных гор, едва обозначенные на темных небесах.
Вот так проходит день за днем, уныло и однообразно. А развлечения – неужели их не было? Были, и довольно разнообразные.
…Балы, пикники, концерты, кавалькады
Согласитесь: лечение идет куда успешнее, если человек во время него не скучает. Об этом знали уже в первые годы существования курорта. И уже тогда заботились о развлечениях лечащихся. Правда, поначалу выбор их был не слишком велик. Доктор Гааз, побывавший на Водах в самом начале XIX столетия, отмечал: «После обеда совершают прогулки или экскурсии по окрестностям, в Шотландскую миссию или в ближайшую черкесскую деревню. Вечерами развлекаются, играя (конечно же, в карты), или просто беседуют». Эти, самые ранние, виды развлечений не потеряли своей привлекательности и в последующем. Но в лермонтовские времена курортная публика уже не хотела довольствоваться только ими.
Откроем повесть Елены Ган «Медальон» (1839 г.): «В тот год пиры сменялись пирами: балы, пикники, концерты, кавалькады – все было придумано и приведено в действие, чтобы оживить многочисленное общество. Не было рощи в окрестностях города, где бы не зажигались по вечерам огни, не гремела музыка, не танцевали бы до свету, несмотря на отчаяние медиков…»
Присматриваясь более внимательно к набору тогдашних развлечений, увидим, что самым распространенным из них были танцы. Все свободное время, отмечал биограф Лермонтова П. К. Мартьянов, молодежь употребляла на «плясы», плясы без конца, где только возможно: у «хозяек ли вод» или на импровизированных балах и вечерах в гостинице Найтаки и других благодатных уголках. «Раз или два в неделю мы собирались в залу ресторации Найтаки и плясали до упаду часов до 12 ночи», – вспоминал один из гостей.
Пятигорские балы, рассказывает другой, довольно благовидны: зала, где танцуют, просторна, опрятно содержана, изрядно освещена, музыка порядочная. Приезжие дамы корчат большую простоту в одежде, но в наряде их проглядывает иногда тайное изящество, что вовсе нелишнее, если выкинуто со вкусом. Пестрота военных мундиров, разнообразие фрачных покроев и причесок, различие приемов от знатной барыни до бедной жены гарнизонного офицера, от столичного денди до офицера Пятигорского линейного батальона, который смело выступает с огромными эполетами, с галстуком, выходящим из воротника на четверть, и до чиновника во фраке, с длинными почти до полу фалдами, с высокими брыжами, подпирающими щеки, – все это прелюбопытно и занимательно.
Когда все эти лица, бледные, изнуренные от лечения, задвигаются, невольно помыслишь о сатанинской пляске. И тут же, для довершения картины, проделки пехотных офицеров ногами, жеманство провинциального селадона, шпоры поселенного улана, припрыжка и каблуки гусара, тяжелые шаги кирасира, притворная степенность артиллериста, педантские движения офицера Генерального штаба, проказы моряка, грубые дерзкие ухватки казако-лампасного драгуна. Воспоминаний о балах в пятигорской Ресторации сохранилось немало, включая и описания, которые находим в романе «Герой нашего времени».
Главный зал Казенной ресторации
Ф. Туркестанов, 1852
Как уже упоминалось, Ресторация предоставляла курортной публике возможность развлекаться и по-иному. Популярная с первых лет существования курорта карточная игра сделалась со временем настоящим поветрием. Играли в частных домах, например у Мерлини, где имелось несколько ломберных столов. Но особенно жаркие карточные баталии шли в Ресторации. Так, известно, что А. С. Пушкин, приехав на Горячие Воды в 1829 году, неделю не выходил из гостиницы и проигрался, как говорится, «в пух и прах». И в лермонтовские времена, по словам одного из гостей курорта, многие просиживают ночи напролет за картами и прямо от столов как тени побредут к водам. Частенько молодежь перекочевывала с бульвара к Найтаки, и там, в задних комнатах, а когда зало было свободно, то и в зале, которое завсегдатаями называлось не иначе чем «казино», на зеленых столах, за грудами золота, серебра и ассигнаций, резалась сколько хотела. В Ресторации имелись даже специальные помещения для игры. А. Арнольди вспоминал: «Помню… кирасира Мацнева, которому я проиграл 500 рублей из 12 000 им заложенных и которые заманчиво разбросаны были в разных видах по столу в одной из комнат гостиницы, носившей название chambre infernale (инфернальная, то есть „адская“ комната. – Фр.)». Не зря же Лермонтов в одном из своих экспромтов сказал о Пятигорске:
Очарователен Кавказский наш Монако!
Танцоров, игроков, бретеров в нем толпы,
В нем лихорадит нас вино, игра и драка
И жгут днем женщины, а по ночам – клопы.
Кстати, о женщинах. Может быть, людям серьезно больным было и не до них. Но среди приезжих, как мы знаем, имелось немало более или менее здоровых людей – молодых и не очень, которых волновали особы противоположного пола. И потому неотъемлемую часть курортного их бытия составляло ухаживание за дамами и юными девицами, которых маменьки привозили на Воды в расчете найти здесь для них приличную партию. Случались на этой почве и казусы. Биограф Лермонтова П. Мартьянов описывал случай, ставший известным Лермонтову, о котором он рассказал Марии Ивановне Верзилиной, – «о каком-то калужском помещике, который привез на Воды трех дочерей с целью выдать их замуж за кавказских офицеров и, не найдя им женихов, бросил их и уехал домой один». Рассказ этот Михаил Юрьевич закончил так:
