Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах
Если я беру мало овощей, которых терпеть не могу, а вместо них ем картошку, Ван Дааны, особенно мефрау, не могут не возмутиться моей «избалованностью».
– Давай, Анна, возьми-ка еще немного овощей, – следует тут же.
– Нет, спасибо, мефрау, – отвечаю я, – мне достаточно картошки.
– Овощи очень полезны, твоя мама сама так говорит, возьми еще, – настаивает она, пока не вмешается папа и не поддержит мой отказ.
Тогда мефрау рявкает:
– Вам следовало бы побывать у нас дома, там, по крайней мере, детей воспитывали. Что это за воспитание! Вы вконец избаловали Анну, я бы никогда такое не одобрила. Если бы Анна была моей дочерью…
Этим всегда начинается и заканчивается ее тирада слов. «Если бы Анна была моей дочерью». Ну, к счастью, я ей не дочь.
Но чтобы вернуться к нашей теме о воспитании: вчера, после последних многозначительных слов мефрау, наступила тишина. Потом папа ответил:
– Я считаю, что Анна очень хорошо воспитана, по крайней мере, она уже так многому научилась, что больше не отвечает на ваши долгие проповеди. А что касается овощей, то тут я ничего другого не могу сказать, как только: «Vice versa![6]»
Мефрау была побита, и к тому же основательно. Это «vice versa» было, конечно, прямым попаданием в мадам, потому что она по вечерам не может выносить ни бобовых, ни любых видов капусты, ведь от них она «пускает ветры». Впрочем, и я тоже. Ах, какая же она идиотка. Пусть, по крайней мере, в отношении меня придержит язык.
Ужасно забавно видеть, как мефрау Ван Даан легко краснеет. А я-то нет, и от этого она страшно злится в душе.
Твоя АннаПОНЕДЕЛЬНИК, 28 СЕНТЯБРЯ 1942 г.Милая Китти!
Мое вчерашнее письмо было далеко не закончено, когда мне пришлось оторваться. Я не могу отказать себе в удовольствии рассказать тебе еще об одном разногласии, но, прежде чем я к этому приступлю, вот еще что: мне так странно, что взрослые ссорятся так быстро, так часто и по поводу всевозможных мелочей. До сих пор я всегда думала, что спорить – детская привычка, которая позже проходит. Конечно, иногда может быть причина для «настоящей» ссоры. Но эта вечная перебранка тут у нас – не что иное, как дрязги. Поскольку эти дрязги стали обычным делом, я должна была бы в общем-то к ним привыкнуть. Однако это не так, и, наверное, так и не будет, пока почти в каждой «дискуссии» (это слово употребляют тут вместо «ссоры», конечно, совершенно ошибочно, но немцы не придумали ничего лучшего!) речь заходит обо мне. Ничего, ну просто ничего не находят они во мне хорошего: мое поведение, характер, манеры – они оговаривают и обсуждают меня по частям, с ног до головы и с головы до ног, и то, к чему я совершенно не привыкла, это грубые слова и крик по моему адресу, которые мне надо мужественно глотать, по мнению облеченной полномочиями стороны. Это не в моих силах! Я не намерена допускать все эти оскорбления, я им еще покажу, что Анна Франк не вчера родилась, они еще раскроют глаза и тут же заткнут пасть, когда я им покажу, что им бы следовало начать не с моего, а прежде всего с собственного воспитания. Что за манера вести себя! Просто варварство. До сих пор меня каждый раз снова и снова поражает такая невоспитанность и прежде всего… глупость (мефрау Ван Даан). Но как только я к этому привыкну, а это уже скоро произойдет, я им выскажу все начистоту, тогда они по-другому заговорят! Разве я и на самом деле такая невоспитанная, норовистая, упрямая, нескромная, глупая, ленивая и т. д. и т. п., как утверждают верхние? Ах нет, конечно, я знаю, у меня много ошибок и недостатков, но они их просто невероятно преувеличивают! Если бы ты только знала, Китти, как я порой киплю от этой ругани и издевательств. Уж точно не долго еще осталось ждать, когда мой накопленный гнев выплеснется наружу.
Но теперь хватит об этом, я тебе уже давно надоела со своими ссорами, но все же я не могу так оставить, я дам тебе проследить особо интересную дискуссию за столом. Речь тем или иным образом зашла об исключительной скромности Пима. Его скромность – факт неоспоримый, даже самые большие идиоты не стали бы подвергать ее сомнению. Вдруг мефрау Ван Даан сказала, так как она непременно должна перевести любой разговор на себя:
– Я тоже очень скромная, гораздо скромнее, чем мой муж!
Представляешь? Ведь уже эта фраза ясно показывает ее скромность!
Менеер Ван Даан, который счел нужным поподробнее объяснить это «чем мой муж», ответил очень хладнокровно:
– Я и не хочу быть скромным. Опыт моей жизни показывает, что нескромные люди достигают гораздо большего, чем скромные. – И затем, обращаясь ко мне: – Лучше не будь скромницей, Анна, этим уж точно многого не добьешься.
С этой точкой зрения мама была совершенно согласна. Но мефрау Ван Даан, как обычно, должна была вставить свое словечко на воспитательную тему. Но на этот раз она обратилась не прямо ко мне, а к моим родителям:
– Надо иметь своеобразный взгляд на жизнь, чтобы подобное говорить Анне. Во времена моей юности было по-другому, хотя что там говорить, несомненно, это еще и сейчас по-другому, кроме как в вашем современном семействе!
Это последнее относилось к тому, что мама неоднократно защищала современное воспитание. Мефрау Ван Даан была красная как рак от возбуждения. У людей, которые краснеют, поднимается температура, а от этого они еще больше взвинчиваются и быстрее проигрывают противнику.
Некраснеющая мама хотела на этом всю эту историю поскорее закончить и, не долго думая, ответила:
– Мефрау Ван Даан, я тоже, честно говоря, считаю, что куда лучше быть чуть менее скромным в жизни. Мой муж, Марго и Петер – все трое скромны сверх обычного. Нельзя сказать, что ваш муж, Анна, вы и я – нескромные, но мы не так легко дадим себя в обиду.
Мефрау Ван Даан: Но как же, мефрау, я вас не понимаю! Я на самом деле необыкновенно скромна. Как вам пришло в голову назвать меня нескромной?
Мама: Вы ни в коем случае не нескромная, но никто не посчитал бы вас особой скромницей.
Мефрау: Я бы очень хотела узнать, в чем моя нескромность! Если бы я тут сама о себе не заботилась – уж никто другой этого точно не сделает, – то я должна была бы умереть с голоду, но это еще не значит, что я не такая же скромная, как ваш муж.
Мама, понятно, рассмеялась, слыша эти смехотворные оправдания. Мефрау Ван Даан пришла в раздражение и дополнила свой изящный рассказ длинной серией прекрасных немецко-голландских и голландско-немецких выражений: прирожденная ораторша так запуталась в собственных словах, что в конце концов поднялась со стула, чтобы выйти из комнаты, но тут ее взгляд упал на меня. Если б ты только это видела! К несчастью, именно в то мгновение, когда мефрау повернулась к нам спиной, я сочувственно и иронически покачала головой, не нарочно, а совсем нечаянно, так напряженно я следила за всем потоком речи. Мефрау вернулась и начала браниться громко, по-немецки, язвительно и некультурно, точь-в-точь как толстая, красная базарная баба. Просто заглядение. Если бы я умела рисовать, я бы лучше всего изобразила ее именно в этой позе, так смешна была эта маленькая, дурная глупая женщина! Но я знаю теперь одну вещь, и это вот что: только тогда хорошо узнаешь человека, когда один раз с ним поссоришься по-настоящему. Тогда лишь сможешь судить о его характере!
