Юрий Сафронов - Дневник Верховского
В начале 30-х годов массовыми тиражами издавалась патриотическая литература. В одной из таких книг можно было прочитать, что численность Красной Армии составляла 562 тыс. бойцов и что «Красная армия состоит из рабочих, колхозников, батраков, бедняцко-середняцких масс крестьянства и служащих. Буржуазия — кулаки, торговцы, нэпманы — в Красной армии служить не имеют права… Если становится известным, что в Красную армию пролез кулак или торговец, необходимо немедленно об этом сообщить в военкомат или непосредственно в красноармейскую часть»{525}.
Иным был социальный срез армии в дореволюционное время. Служили представители всех слоев общества, обеспечивая внутреннее единство армии: аристократы (в основном в гвардии), в остальных воинских частях и во флоте — представители дворянства, мещане, крестьяне и рабочие, т.е. практически все сословия и национальности.
Маршал И.С. Конев в своих воспоминаниях объективно указывал, что «перед войной при расстановке кадров в армии было допущено немало ошибок, и эти ошибки сказались буквально в первые же месяцы войны…»{526}. Маршал И.С. Конев, к сожалению, не указал «цену» этих кадровых ошибок и не упомянул в своей книге профессора А.И. Верховского, но его дочь восполнила пробел, допущенный ее знаменитым отцом. В своей книге она писала: «Профессор Верховский в лекциях о механизмах управления войсками предлагал вниманию слушателей сопоставления с методами управления большим производством, скажем, в США, и советовал задуматься об инициативе и самодеятельности исполнителей, описанных в книге автомагната Форда «Моя жизнь». И далее: «В академии отлично читал лекции по тактике профессор Верховский, бывший военный министр в правительстве Керенского»{527}.
Сын А.И. Верховского Николай Александрович, гордясь своим отцом, вспоминал, что в годы Великой Отечественной войны многие выпускники курсов «Выстрел», Академии Генштаба РККА, ученики профессора Верховского, стали полководцами и крупными военачальниками, фактически они выиграли войну. По семейным преданиям, идея создания воздушно-десантных войск принадлежала именно профессору Верховскому и была доработана до практического применения Тухачевским. Первый в СССР десант в количестве 12 человек впервые был высажен на окраине Воронежа 2 августа 1930 года; — эта дата считается днем зарождения воздушно-десантных войск.
«Гитлеровские генералы, — писал Маршал Советского Союза А.И. Еременко, — не в состоянии отрицать того, что при создании парашютных войск они использовали наш опыт»{528}. Маршал А.И. Еременко в своих воспоминаниях подчас не называл конкретных имен, но становится совершенно ясно, о ком шла речь. Вопросам приоритета обороны, как известно, придавали основополагающее значение профессора Верховский и Свечин. Маршал А.И. Еременко писал: «Вскоре в связи с грубыми ошибками Сталина в вопросах обороны (выделено мной. — Ю.С.) и истреблением командных кадров многие положительные стороны нашей военной доктрины, нашедшие блестящее подтверждение в ходе киевских маневров, были преданы забвению. Лишь накануне нападения гитлеровцев, когда бушевавшая на Западе уже многие месяцы Вторая мировая война воочию показала правильность основных принципов маневров 1935 года, к нам вернулись вновь — конечно, не ссылаясь на опальные имена тех, кто их разработал и пал жертвой необоснованных репрессий»{529}.
Служба в Академии была постоянно сопряжена для профессора Верховского с огромными трудностями. В ответ на жалобы сестры, что он стал редко писать ей письма, Верховский отвечал:
«…Танюша, милая, я совершенно выбился из сил. Я веду громадную по объему работу, [которая] просто не оставляет у меня ничего живого внутри. Ибо силы мои подорвались за эти годы. Мечтаю хоть в этом году отдохнуть в санатории летом. Те короткие отпуска, которые мне давали, были передышками, но не давали возможность стать на ноги…»
(Из Москвы. 8.04.1923, л. арх.)
Интриги в Академии против Верховского начинались еще в 1920-х годах. 7 ноября 1924 года он писал в Ленинград:
«Сейчас начало учебного года, и меня не выпускают из Москвы. Но в декабре поездка в Питер намечена для инспекции Академий… Год этот вообще начался для меня очень тяжело. Прежде всего жалованье сокращено вдвое, затем моя работа, намеченная к печати, не печатается. Поэтому сидим с самыми ограниченными средствами. Кроме того, много разных еще и других неладов и по службе и дома. Б[ыть] м[ожет], придется уходить из Академии. Словом, огорчений много, а в таком настроении трудно говорить и писать…» (л. арх).
Что же было делать в такой ситуации? Альтернативы у Александра Ивановича не было и оставался единственный выход — «…теперь снова впрягаемся в хомут и снова ведем борьбу» (из Москвы 5.Х. 1925 г., л. арх.).
В 1927 году Верховский посетил Дагестан, а в 1929 году — Туапсе, где на него произвели тяжелое впечатление наблюдаемые им развал колхозов, гибель садов. В то время он отрицательно относился к колхозному строительству, не понимал его и считал ошибочным.
Несмотря ни на какие жизненные трудности, напряженная работа не прекращалась. Профессор А.И. Верховский увлеченно, как и всегда, работал над новой для него темой об автомобилях и военном их значении. И не только писал книгу, но и на практике постигал азы вождения. Будущая вторая жена Александра Ивановича, Н.С. Мануйлова (проживала тогда в Москве, Дурновский пер., д. 18, кв. 2) прислала сестре Верховского в Ленинград открытку, в которой 10 июня 1928 года она сообщала: «От Саши письма из разных мест — он очень кажется доволен некоторыми моментами своей поездки, напр. он от Екатеринодара до Анапы проехал в автомобиле. Не пишет только, когда вернется… Жду письма, т.е. открытки» (л. арх.).
Из писем к сестре видно, что Верховский был не чужд и сентиментальности, тем более что ему, бывшему камер-пажу императора, было что вспомнить:
«Сейчас я в Киеве на маневрах. Был у Нелли[60]. Мы с ней целый день бродили по городу, были в художественном музее, в Лавре, обедали вместе, вспоминали тебя. Хотели даже вместе послать открытку, да не нашли… Сегодня с Нелли, гуляя с ней по Киеву, я так ярко вспомнил далекие дни Питерской жизни, когда папа и мама еще были живы; обеды, на которых давался «ris a la emperatice» и грушевый мед. Я совсем и забыл это лакомство. Нелли его напомнила мне. После обеда кофе в маленькой гостиной. Все эти детали давно прошедшего, в них что-то грустное. Я очень был рад повидать Нелли. Все порывы, искания молодости, жизнь завтрашним днем, все, что было так характерно для моей жизни тогда. Теперь этот завтрашний день стал сегодня. Итак ценишь те немногие дружеские, теплые отношения, которые жизнь сохранила…»
