Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
Но рассказ о Сергее Анатольевиче хочется начать с его отца Анатолия Васильевича Старостина. Сын мало его знал: родители разошлись вскоре после его рождения. Но, несомненно, ему передались некоторые отцовские способности, особенно полиглотизм.
Сам я с Анатолием Васильевичем не был знаком, но много слышал о нем от своего отца, который работал с ним в конце 40-х гг. в Издательстве иностранной литературы (Иноиздате, как тогда говорили, потом разделившемся на «Мир» и «Прогресс»). На отца он произвел сильное впечатление, и он много позже даже написал о нем рассказ «Полиглот». Единственный сохранившийся его экземпляр я потом нашел среди бумаг отца и подарил Сергею Анатольевичу, тот был ему рад, но после его смерти текст куда-то делся, поэтому кратко пересказываю основное по памяти.
За свою жизнь мой отец не встречал никого, кто был бы так способен к языкам. Как правило, наша интеллигенция тех лет с точки зрения знания языков делилась на две категории: одни их знали с раннего детства (отец с восхищением рассказывал про семьи, где дети должны были один день говорить по-немецки, следующий по-французски, третий по-английски), другие их не знали или, как отец, могли лишь читать. Отец даже говорил, что наши историки по сравнению с дореволюционным временем многое приобрели и в методологии (марксизм!), и в общем кругозоре, но потеряли в знании языков. Однако и среди потомственных интеллигентов редко кто мог выйти за пределы трех основных западных языков, уже знание испанского или польского казалось экзотикой.
В издательстве было немало переводчиков, но остальные специализировались по одному языку, редко по двум. А Старостин, вовсе не потомственный интеллигент, мог свободно говорить и, естественно, читать на более чем десятке языков, включая совсем редкие. И еще одна черта, резко отличавшая его от остальных сотрудников издательства: те давно закончили процесс освоения иностранных языков, кто в детстве, кто в институте, а Старостин все время расширял свой багаж, учил все новые и новые языки.
Как-то отец слышал разговор Анатолия Васильевича по телефону с испанцем, тот повторял лишь одно слово Si ‘Да’. Отец сказал ему после этого: «Ты что, кроме Si, ничего не знаешь?». Старостин очень огорчился и следующим летом специально поехал вожатым в пионерлагерь к испанским детям, потом он уже говорил на этом языке свободно. В эти же годы он осваивал и языки Прибалтики, отец от него узнал, что два языка из трех (литовский и латышский) очень похожи друг на друга, поэтому их можно учить одновременно, а третий язык (эстонский) совсем на них не похож, и он изучается отдельно.
Отец считал, что все дело в определенном центре мозга, который ведает языком, и у Старостина он достиг особого развития. Может быть, это и так: наука только начинает подступаться к этим вопросам. Но, надо сказать, Анатолий Васильевич выделялся своими способностями лишь в одной области. Работая в исторической редакции, он очень хотел стать кандидатом исторических наук, но диссертация не получилась. Он не укладывался в сроки, и отцу, тогда уже кандидату наук, поручили посмотреть, как идет работа. Оказалось, что Старостин сделал огромное число выписок из литературы на самых разных языках вплоть до португальского, но связать все это в самостоятельный текст не мог. Так он никогда и не защитил диссертацию. Не владел Старостин и стилем: над его переводами смеялись, и редакторам приходилось их сильно править.
Через некоторое время Старостин подал заявление об уходе, мотивировав это так: «Стало скучно, языки повторяются. Уйду в Гослитиздат, художественную литературу переводят с большего числа языков». Потом отец лишь изредка его встречал, при одной из встреч он спросил Старостина, где тот сейчас работает. Он ответил: «В Литературном институте, преподаю таджикский язык и таджикскую литературу». В журнале «Вопросы литературы» в 60-е гг. публиковали письма Б. Л. Пастернака грузинским писателям, и тот в одном из писем жаловался на подготовленные Старостиным подстрочники. Умерли мой отец и А. В. Старостин почти одновременно в конце 1980 г.
Во время одной из встреч отец спросил Старостина: «Верно ли говорят, что твой сын по знанию языков тебя обогнал?». Тот ответил: «Пока нет, но языков десять он уже знает». Речь шла не о Сергее Анатольевиче, а о его старшем брате. Так что семья дала, по крайней мере, троих полиглотов. Не знаю, относится ли к этой категории сестра Сергея Анатольевича, но и она выбрала себе редкую специальность: румынскую литературу.
А с самим будущим членом-корреспондентом РАН, тогда еще Сережей, я познакомился в феврале-марте 1966 г. Я тогда учился на 3-м курсе отделения структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, и студентов привлекли к обслуживанию второй традиционной олимпиады по языковедению и математике (была и первая традиционная). Олимпиады (теперь именующиеся лингвистическими) проводятся до сих пор, и я участвовал в организации большинства из них. Они тогда проводились для учеников 9–11 классов, и вдруг на нее пришел Сережа Старостин, учившийся в 6-м классе (почему он не участвовал годом раньше в первой олимпиаде, не знаю, видимо, просто не знал). Уже это было сенсацией, но я, сразу поняв, что речь идет о сыне Анатолия Васильевича, совсем не удивился. Тогда Сережа, не имевший еще олимпиадного опыта, получил лишь вторую премию, но уже на следующий год победил и до окончания школы (тогда перешли с 11-летнего обучения на 10-летнее) четыре раза выигрывал олимпиады. Одним из заданий олимпиады постоянно бывает такое: перевести некоторый предложенный текст на все известные школьнику языки. И здесь Сережа сразу показал свои знания самых разных языков. Способности отца передались! В предисловии к посмертному изданию трудов Старостина академик В. В. Иванов пишет, что он говорил на нескольких десятках языков, а разбирался со словарем примерно на четырехстах языках.
Но уже олимпиады показали, что сын имел с отцом не только сходства, но и различия. Кроме задачи на знание языков, предлагались и задачи на материале заведомо незнакомых школьникам языков вроде суахили или хануноо. Для их решения необходимо показать умение логически мыслить, анализировать и обобщать. И в этом Сереже Старостину не оказывалось равных. Уже тогда стало ясно, что мы имеем дело не просто с полиглотом, каким был его отец, а с начинающим крупным лингвистом.
Сережа стал ходить на лингвистический кружок для школьников, а затем и на «взрослый» семинар по ностратике (дальше я расскажу, что это такое), который вел А. Б. Долгопольский. На одном из «детских» семинаров преподававший на нашем отделении математик А. Д. Вентцель попросил поднять руку тех, кто ходит на семинар Долгопольского. Подняли руки Старостин и другой наш олимпиадный вундеркинд А. Лерман (тоже ставший потом лингвистом, но совсем молодым уехавший, как позже и Вентцель, в США). Вдруг математик заявил, что ходить туда не надо, там дети получают слишком специальные знания, а сначала надо получить общие сведения о лингвистике. Не знаю, зачем Вентцель так говорил; может быть, он был и прав в отношении детей средних способностей, но никак не в отношении Старостина и Лермана. Они были, вероятно, расстроены тем, что их ославили, но не отступили.
