Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири
После долгих часов мы добрались до болота.
Далеко вплоть до бесконечного горизонта тянется низкое, почти безлесное болото. Только поодиночке видны угловатые, кривые, синеватые силуэты болотных сосен. Над маленькой трясиной и едва ли видными, покрытыми желтоватым мхом «окнами», у которых поджидает беспечного пешехода зыбкая, засасывающая, мучительная, медленная смерть, порхают и танцуют большими и маленьких роями поденки, а с наступлением темноты порхают мотыльки и ночные бабочки. С жужжанием и ворчанием уютно кружат огромные жуки, похожие на шумные двухэтажные автобусы из большого города с громкими сигналами. Они – бесспорные хозяева ситуации, их бас заглушает звуки всех других насекомых.
Полночь приближается, мучения постепенно уменьшаются, мы вшестером снова можем есть, пить, курить и немного отдохнуть.
На четвертый день нашего путешествия, мы как раз уже приблизились к концу внушающего страх болота, начинается ветер. Мы стягиваем даже наши кожаные рубашки и веселимся от радости, что снова можем дышать свободно, как сердцу угодно. У нас превосходная еда, тем более, мы все очень голодны. Осторожно мы обходим наш лагерь, так как каждый шаг вне «проверенного» жердью места может оказаться для нас опасным.
- Смотрите, барин, – обращается ко мне наш Василь, – если не поберечься... И мужчина становится на покрытое желтоватым мхом «окно».
Через полчаса мужчина по колени увяз в болоте; мы пристегиваем наши снегоступы, и объединенными силами вытаскиваем его после этого «эксперимента».
- Но если останешься один... медленная смерть... Думаю, я мог бы сойти с ума, барин, так медленно... все глубже и глубже, и не за что ухватиться... Зачем только Бог создал все эти опасности для нас, людей?
- Чтобы человек не воображал себе, что он мог бы справиться со всем и сопротивляться всем опасностям, – говорит Иван Иванович.
Летние сумерки опускаются над болотистым мхом, и особенная тишина царит над этим кусочком вечности.
Снегоступы пристегнуты, продовольствие упаковано, утром путешествие продолжается. Внезапно движение по мягкому, постоянно проваливающемуся болоту, в которое, несмотря на широкие доски, погружаешься по голень, заканчивается; мы снова чувствуем твердую землю под ногами.
Мы дошли до другой стороны болота.
Здесь тоже лес, молчаливый и мрачный, заросший низкими кустами, кустарником всякого рода. Множество синиц мелькают от ветки к ветке, снегири, дрозды присоединяются к ним, где-то беспрерывно стучит по дереву черный дятел. Дикие голуби воркуют, северная сойка однообразно свистит, ореховка ревет и ворчит насмешливо, как будто смеется.
Несколько часов мы прорубаем себе дорогу охотничьими ножами, потом лес внезапно прекращается, и перед нами лежит поросшая плотной травой и маленькими кривыми кустами полоса, который почти прямо тянется через лес. Мы оставляем несколько отчетливо видимых опознавательных знаков для пробитой нами просеки и затем идем вдоль этой странной дороги.
При первых шагах я замечаю необычную твердость земли, и когда я снимаю разросшуюся траву, я обнаруживаю под ней... ровную, каменную мостовую из хорошо обработанных квадратных камней, похожую на те, что известны у нас в Центральной Европе.
Короткий отдых, и мы движемся дальше вдоль этой мощеной улицы в девственном лесу. Я чувствую, как мое сердце стучит быстрее от жгучего нетерпения. Один поворот за другим, и через несколько часов видим, что над лесом возвышается башня высотой примерно в двадцать метров.
Я вижу, как в руке Ивана Ивановича внезапно появляется заряженный «наган», как охотники держат наизготовку свои давно заряженные дульнозарядные ружья. Также и моя рука сжимает многозарядный «винчестер».
Мы замедляем наши шаги, срываем кожаные маски с головы, обмазываем быстро лицо и руки черно-коричневой березовой смолой, чтобы защититься таким образом от комариной напасти. Теперь мы должны не только хорошо видеть, но и хорошо слышать.
Что предстоит нам? Что мы увидим?
Полные надежды мы приближаемся к высокой башне.
Она соединена из массивных каменных блоков и полностью покрыта мхом. На нескольких местах ее стен даже растут маленькие, молодые березы. От башни в обе стороны отходит толстая, высокая стена. Она частично разрушилась, почти повсюду поросла мхом, травой и зеленеющими кустами и деревцами. В середине стены, прямо в башне, находятся деревянные ворота. Дерево сгнило, растрескалось, тяжелые металлические стержни и шарниры торчат как длинные указательные пальцы и отчетливо доказывают, что ворота когда-то были заперты и разрушились в запертом состоянии.
Тишина... боязливая тишина...
Перед воротами лежат большие и маленькие каменные блоки; вероятно, когда-то с их помощью ломали ворота? Мы взглянули на башню, потом через ворота... Мертвый город лежит перед нами...
Массивные дома из квадратных каменных блоков, в большинстве случаев двухэтажные, с узкими, длинными окнами, которые напоминают больше амбразуры, стоят правильными рядами с обеих сторон покрытой травой улицы. Крыши обрушились или частично еще сохранились.
Мы неуверенно стоим некоторое время, неуверенно проходим сквозь ворота, по широкой главной улице. Точно под прямым углом ее пересекают справа и слева другие улицы. Вдоль них стоят только развалившиеся дома и хижины. Тут всего где-то от трехсот до четырехсот домов, все они окружены далеко простирающейся, толстой и высокой стеной, которая иногда прерывается несколькими башнями, все из которых похожи друг на друга. Стена в хорошем состоянии, и на ней видны продолговатые отверстия, по-видимому, бойницы.
Мы идем вдоль улицы, пока не достигаем центра города. Здесь было свободное место, так как оно тоже вымощено квадратными камнями, но теперь это маленькое пятно, как и город и его улицы образует частицу тайги. В середине бывшей площади лежит, в тени деревьев, старый колодец.
Тишина в вымершем городе поистине зловеща; нам кажется, что мы видим, как из всех углов, улиц, домов, башен и руин появляются прежние жители. Но ничего не движется, только лес, который по своей воле захватил город, светлые березы с их кудрявыми, качающимися кронами, которые, кажется, кивают нам, шумят над нашими головами, как будто они хотят нашептать нам, что здесь когда-то было, кто здесь жил и умер.
Парами мы входим в дома.
Робко переступаем мы порог, у которого двери либо нет, либо она оставлена открытой без внимания.
Сумрачный свет, полумрак. В помещении растет трава, деревце стоит в углу, другое в ярком солнечном свете заглядывает снаружи внутрь, дикий виноград обвивает стены, землю, потолок, так как все закутано им.
