Александр Бек - Талант (Жизнь Бережкова)
Потом Бережкова все-таки качали. Осмелев, молодежь добралась и до Родионова. Его, командующего авиацией, в строгой темно-синей шинели, тоже подкидывали и мягко ловили и снова подкидывали десятки рук.
А "Д-24" гудел. Родионов опять подошел к мотору, постоял, наклонился к Шелесту и что-то прокричал. Бережков, смеясь, подставил ухо.
- Когда же он сломается? - весело крикнул Родионов.
- Сломается, не беспокойтесь! - так же весело заорал в ответ Бережков.
Он уже не был птенцом в своем деле, твердо знал, что поломки еще будут, и запасся терпением, упорством, ультраупорством, по его выражению, чтобы доводить, доводить мотор.
- Оставайтесь с нами до утра! - прокричал он Родионову. - Тогда, может быть, дождетесь...
Родионов отрицательно повел головой.
Он так и не дождался поломки. Еще некоторое время он побыл у мотора, зашел в зал испытательной станции, потом попрощался со всеми и уехал.
Мотор действительно сломался лишь к утру, беспрерывно проработав четырнадцать с половиной часов. Для истории сохранилась краткая деловая запись об этом в журнале дежурных инженеров АДВИ, помеченная уже утренней датой: первым января 1930 года.
29
Несколько дней спустя Шелест привез в институт радостную весть. Высшими правительственными органами было принято решение: завод авиационных моторов, строящийся на берегу Волги, предназначить для серийного выпуска "Д-24". Шелест вскоре выезжал за границу в составе специальной комиссии, которой поручили заказать и закупить оборудование нового завода. Авиатресту было дано распоряжение изготовлять вне всякой очереди на своих предприятиях по заказам АДВИ все, что в процессе доводки мотора потребуется институту.
В связи с отъездом Шелеста Бережкову, как главному конструктору АДВИ, предложили временно замещать директора. Бережков наотрез отказался, даже когда ему позвонил Родионов.
- Не могу, Дмитрий Иванович, избавьте. А то меня непременно будут судить за кошмарнейшие преступления по службе.
- Почему так?
- Потому что у меня сейчас сомнамбулическое состояние.
- Какое?
- Сомнамбулическое. Я абсолютно невменяем. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, кроме...
- Кроме мотора?
- Да. Я теперь, как пуля, устремлен только к одной цели: довести мотор.
- Вот, вот... И надо устремить весь институт к этой же цели... Кто же проведет это практически? Мне подумалось: конструктор мотора.
- Конечно, конструктор! - пылко воскликнул Бережков.
Родионов рассмеялся:
- Нуте-с... Нуте-с, пуля... Договорились. Жму вашу руку.
- Подождите, Дмитрий Иванович. Решайте, как хотите, лишь бы я знал только мотор, лишь бы меня от этого не отвлекали.
- А кто будет отвечать?
- Не знаю, Дмитрий Иванович, как это выйдет юридически, но ведь я все равно отвечаю за свою вещь всей своей судьбой.
Родионов помолчал, потом сказал:
- Хорошо. Что-нибудь придумаем. Занимайтесь мотором.
Комиссия по закупке оборудования, снабженная всеми чертежами, вскоре уехала. Предварительно были просмотрены многие десятки прейскурантов-каталогов машиностроительных фирм, разработаны спецификации. Бережков принимал в этом самое деятельное участие, внес массу предложений, сопровождая их моментальными набросками на полях каталогов или на любом попавшемся под руку листе бумаги. Проводив Шелеста, он продолжал с коллективом АДВИ улучшать мотор.
Однажды ему снова позвонил Родионов. Расспросив о работе, Родионов сказал:
- Алексей Николаевич, у меня к вам предложение: вылететь со мной завтра на площадку завода. Пора вам пройтись по цехам, где будет выпускаться ваш мотор, окинуть все хозяйским взглядом.
- А у меня, - живо ответил Бережков, - есть встречное предложение. Что вы скажете о поездке туда на аэросанях? Славно промчимся, Дмитрий Иванович.
- С двумя-тремя приключениями в пути?
- Что вы! Никогда.
- Уж никогда ли?
- Дмитрий Иванович, я, конечно, не принимаю в расчет уму непостижимых случаев.
Родионов улыбнулся, держа трубку. В эти дни, когда мощный советский авиамотор был уже, казалось, создан, он охотно шел на шутку, подшучивал над Бережковым.
- А почему, собственно, нам не испытать и приключений? - сказал он. Нуте-с... Кто нам это запретил?
- Испытаем! - воскликнул Бережков. - Ручаюсь, испытаем. У меня ни один пробег еще не обходился без чего-нибудь невероятного...
- Не хотелось бы, Алексей Николаевич, только одного...
- Чего?
- Уму непостижимо засесть где-нибудь в сугробе.
- Никогда! Какие же теперь сугробы? Март. Самый дивный наст. Ничего чудеснее нет на свете.
- А сани в путь готовы?
- В АДВИ, Дмитрий Иванович, они всегда готовы.
- Что же, тогда завтра в шесть утра буду на Лефортовском плацу.
Бережков разыскал в мастерских Недолю. Там опять внимательно перебирали мотор.
- Федя, за дело!
Младший инженер-конструктор недоуменно посмотрел.
- Федя, завтра едем!
- Куда, Алексей Николаевич?
- На Волгу, на аэросанях.
- Зачем?
- На завод, где будет выпускаться наш мотор. Надо проверить, все ли там в порядке... Оглядеть все по-хозяйски.
Бережков с удовольствием повторял слова, только что услышанные от Родионова. Он послал Недолю подготовить сани к поездке. Теперь молодое поколение АДВИ быстро завладевало в институте всем. Недоля, как некогда и Бережков, жадно работал и в конструкторском бюро, и в мастерских, увлекался и аэросанями, проектируя для них с двумя товарищами свой первый собственный мотор.
30
Нет, в пути ничего не приключилось.
К десяти часам утра они вынеслись к Волге. Бережков заложил крутой вираж. Сани, накренившись, прочертили одним полозом по снежной целине красивую, геометрически точную кривую. С раскрасневшимся счастливым лицом Бережков оглянулся на Родионова, сидевшего в пассажирском отделении, поймал веселый взгляд, кивок и вовсю пустил сани по нехоженой белой глади русла, обозначенной высоким берегом с глубокими тенями оврагов. Мартовское солнце уже пригревало, в кабинке потеплело. Наметенные вьюгой, затвердевшие маленькие гребешки снега, заметные только вблизи, нескончаемо выраставшие навстречу, уже подтаивали, стали хрупкими, чуть ноздреватыми.
Жмурясь от искрящейся белизны, прижав ногой до предела педаль газа, свободно положив руки на руль, почти не управляя, Бережков отдавался удовольствию неимоверно быстрого скольжения, что можно ощутить, лишь летя с горы на лыжах или вот так, мчась по насту на аэросанях, когда, будто утратив вес, не проламывая подмерзшей легкой корки, полозья оставляют только след. И вдруг...
Ни в одном своем рассказе о пробеге на аэросанях Бережков не мог обойтись без такого "вдруг". Я ожидал, что он, по своей манере, выдержит интригующую паузу, поднимет палец, посмакует мое нетерпение. Нет, он повествовал с воодушевлением, глаза блестели.
