Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин
Очевидно, для Дуайена собственная карьера и финансовое благополучие были дороже жены. Он возненавидел меня. Я всегда чувствовала его ненависть. Это был какой-то средневековый враг…
Мой шофер после катастрофы ушел от меня. Он купил виллу за 50 тысяч франков… Это была очень, очень большая сумма… Я не могу об этом ни думать, ни говорить».
Шофер ушел после катастрофы… Но сразу после катастрофы его посадили, это естественно, а освободили в результате ходатайства Айседоры, которая заявила: «Позвольте мне ради моего спокойствия ходатайствовать за несчастного человека, который был причиной ужасного события, потрясшего меня, и просить о его немедленном освобождении. Хочу уверить вас, что я не подозреваю его в злом умысле. Он отец, и я должна знать, что он возвращен в семью, только тогда я смогу отчасти успокоиться».
Это потом она узнает, как и почему погибли ее дети. Профессор Дуайен и шофер Поль Морверан были в сговоре. Нет предела подлости человеческой…
В мемуарной литературе одна только Надежда Вольпин написала вскользь о насильственной гибели детей. Фраза звучит так: «И мужественно переносимая гибель (насильственная, если верить молве) двух ее детей».
В том, что семейные отношения с Парисом Зингером в дальнейшем не сложились, биографы винят Дункан. Дескать, в Америке, куда он уехал во время Первой мировой войны, Парис окружил Айседору заботой и вниманием, исполнял все ее прихоти, а она пренебрегала его дружбой, расположением. Зингер покупал дорогие подарки, преподносил драгоценности, а Дункан флиртовала с мужчинами, вела себя легкомысленно. И никто не дает себе труда усомниться: а так ли все было? И совместимо ли такое поведение с душевным состоянием Айседоры.
Нет, не было Париса Зингера в тот трагический день рядом с Айседорой, и не он принес ей известие о гибели детей. Не было его и на их похоронах. Лежал он в клинике профессора Дуайена, как писали газеты, с сердечным приступом.
Покривила душой в мемуарах Айседора, не стала бросать тень на Париса. Где был Зингер на самом деле? Когда в Америке Айседора от самых близких людей узнала правду о гибели детей, она задалась этим же вопросом. И у нее появились основания считать, что Парис снова стал встречаться с той роковой женш, иной, о которой танцовпдица говорила Илье Шнейдеру: «Он ушел от той женщины. Он полюбил меня». Может быть, вследствие этой встречи Зингер оказался в клинике профессора Дуайена? «Средневековый враг» отомстил сполна: шофера он щедро одарил франками Париса Зингера, а Айседору навеки превратил в скорбящую Ниобею, оплакивающ, ую своих детей.
Море манило Айседору всегда. Она уже пыталась «уйти в море», в тот трагический день бежала к морю, не зная, зачем и куда. Бежала от своего горя. От своей боли. Хотелось уйти в волны, чтоб прекратить боль. Она уже сделала шаг, другой. И вдруг ясно увидела их, Патрика и Дейдре. Взявшись за руки, они шли по берегу. Она пошла за ними, потом побежала, потом, не в силах бежать, упала, сотрясаясь в рыданиях. Может, это и спасло ее тогда? Она лежала на сыром песке, в ужасе сознавая, что сходит с ума. Боль нахлынула, вернулась к ней, придавила всей своей тяжестью, когда она стала писать об этом. Сопротивляться не было сил и желания. И она пошла в море…
Вот что пишет Мэри Дести:
«В подавленном состоянии Айседора взяла свою лиловую бархатную накидку и, туго обернувшись в ее тяжелые складки так, чтобы нельзя было высвободить руки, царственно вошла в море…
Когда ее спасли, она была почти без сознания».
Мэри не была свидетелем этой сцены, но описала ее так, как рассказал об этом сам спасатель. Мэри называет его Паттерсоном, пишет, что он английский офицер, капитан, потерял на войне ногу, видно, потому «с большим трудом добрался до нее».
Спасатель называет себя другим именем, точнее говоря, он себя не называет, а ведет рассказ от своего имени. Автор небольшого рассказа «Последнее любовное письмо Айседоры» Петр Моргани о себе не рассказывает ничего, только о том, как познакомились с Айседорой он и его молодой спутник Ваня.
«Из Корсики перебрались на континент офицеры и казаки Белой Армии». Офицер и его молодой друг, влюбленный в Айседору, как видно из реплик, титулованные дворяне. Вот все, что можно о них узнать из текста. Офицер Петр Моргани (или Паттерсон) не терял ногу на войне, он прекрасно танцует танго, а на вопрос, где научился так танцевать, отвечает не без гордости: «Учился у Айседоры Дункан».
Сопоставляя описание последних дней Айседоры, придем к выводу: вопиющая разница! И дело даже не в том, одна или две ноги у Паттерсона-Моргани, и даже не в том, что Мэри всей душой любит Айседору, а Паттерсон «всей душой» издевается над ней, потому сцена «царственного ухода в море» преподносится как отчаяние от неразделенной любви. И все описание сдобрено горстью сарказма, а «лебединая песня любви» названа, как и положено, «назойливой страстью стареющей женщины».
Сопоставление дает богатую пищу для размышления. Напрашивается вывод: кто из них врет? Вдумываясь и размышляя, ответим: оба! Но зачем? И почему так по-разному врут?
Однозначно ответить трудно. Наверно, не согласовали. Не было времени и возможности, так как оказались на разных континентах.
Капитана отозвали в Англию (непонятно, до гибели Айседоры или после).
Мэри, похоронив Айседору, уехала в Россию. Зачем? Скорее всего за инструкциями. А из России уехала в Америку, где, как она пишет, очень тяжело болела и торопилась закончить книгу.
По поводу книги Мэри Дести «Изадора Дункан» (Лондон, 1929 г.) Илья Шнейдер писал: «Дести знала Айседору с 1901 г. Тогда же началась их дружба, продолжавшаяся больше двадцати лет. Вначале я не знал, что Дэсти собирается писать книгу о Дункан. Она, приехав в Москву после гибели Айседоры, постоянно расспрашивала меня о разных подробностях жизни Айседоры в Москве, о ее поездках… Подолгу рылась в большом ворохе газетных вырезок, привезенных Дункан и Есениным из-за границы.
С чувством невыразимой досады читал я потом в книге Дести некоторые рассказанные мною эпизоды, «искаженные ею до неузнаваемости».
Часть ее вины и перед истиной, и перед читателями, и перед памятью Есенина я переношу на ее «литературного секретаря» — сотрудника издательства, заинтересованного в книге. Собственно, он и писал эти воспоминания, сидя у кровати умирающей Дести в нью-йоркском госпитале». Кто он, этот сотрудник, Шнейдер не назвал.
Великая танцовщица и, как оказалось, талантливая писательница, в рассказе Моргани показана сатирически, «созданием среднего духовного достатка», «старой и увядшей — без ума и фантазии».