Николай Андреев - Трагические судьбы
Прервем рассказ Югина, дабы пояснить: 26 апреля 1991 года Верховный Совет СССР принял закон, по которому автономным республикам присваивался статус союзных, то есть Чечня или Удмуртия становились вровень с Узбекистаном или Украиной.
«После этого я заметил, как казаки начали переглядываться, ерзая на стульях. Занервничал и Завгаев, зная о некоторых волнениях в станицах, выступлениях против дискриминации казачества.
Бен, положив руки на стол, неудобно и неуклюже их переплетал Он не мог найти выход из ситуации: нужно поддерживать Завгаева, переплюнув Горби, и хочется защитить казаков. Вошла Старовойтова и что-то прошептала ему на ухо. Он кивнул ей. Я взял слово и начал с вопроса Завгаеву: «Вы говорите, что республика топчется на месте, медицина на последнем месте в Союзе, малые капвложения. Став самостоятельной, как она сможет себя поднять?» — «Очень просто. Деньги мы будем получать напрямую из союзного бюджета». — «Это с деньгами. А как с ответственностью? Сможете стоять перед народом не на трибуне, а глядя ему в глаза — не боитесь? Свобода, суверенитет имеют и оборотную сторону медали — ответственность за состояние республики и людей». — «Отчитаться можно всегда…» — ушел от ответа Завгаев».
Через несколько минут мы попрощались и направились на улицу. От Старовойтовой узнали, что выход из здания блокирован грозненцами: они хотели Бену высказать наболевшее. «Хорошо, я тоже скажу, найдите мегафон».
Стоявший неподалеку гаишник принес свой мегафон, и Бен блестяще провел атаку на центр, импотентный Верховный совет Союза и тонущего в роскоши Горби. Площадь кричала ему «Ура!»
Через пять часов Ельцин выступал в Назрани. Он провозгласил, что репрессированные чеченцы и ингуши должны возвратиться на земли своих предков. Площадь скандировала: «Ельцин! Ельцин». А когда он поддержал обращение народофронтовцев Ингушетии об отделении от Чечни, заплясала вся площадь. Нужно видеть Завгаева: он был подавлен и унижен. Причин для подобного заявления не было, но в Чечено-Ингушетии ощущалось некоторое превосходство чеченцев над ингушами, которые более мягкие и добрые, открыты в общении. Но Бен поступил как всегда: сказал, а что потом — разбираться всему миру».
Для Дудаева у Ельцина времени не нашлось. Может, он просто не слышал тогда о нем. А ведь генерал сыграл некоторую роль в его судьбе. В январе 1991 года, сразу после кровавых событий у вильнюсского телецентра, Ельцин вылетел в Таллинн, чтобы обсудить ситуацию с прибалтийскими лидерами. Так совпало, что Горбачев направил вслед беспощадное спецподразделение «Альфа». Самолет с «Альфой» должен был совершить посадку на военном аэродроме под Тарту, но командир дивизии, а им оказался не кто иной, как Дудаев, не дал разрешение на приземление. И «Альфа», не выполнив задания, вернулась домой. Что это было за задание, остается тайной до сего дня. КГБ явно что-то планировал. И не случайно Ельцин возвращался из Таллинна в Москву не на самолете, а на машине через Ленинград.
Стоит напомнить, что на первых порах охрана Ельцина, когда он был председателем Верховного Совета России, состояла почти сплошь из чеченцев. На чем сосредотачивала свое внимание коммунистическая печать. Газета «Гласность» напечатала интервью некоего сотрудника Главного управления уголовного розыска МВД СССР, который заявил: «Известно и то, что целый ряд из них имеет прямое отношение к уголовной среде… Кроме того, резкое увеличение — примерно вдвое — числа чеченцев в Москве приходится именно на период работы Б. Н. Ельцина первым секретарем МГК КПСС».
Интересно, как в тогдашнем хаосе и людской круговерти сумели высчитать, что число чеченцев в столице выросло именно вдвое и именно в те несколько месяцев, что Ельцин командовал городской партийной организацией. Но уже тогда закладывался фундамент мифа о чеченской мафии и ее связи с Ельциным. Как только оживала оппозиция существующему режиму, сразу же всплывал «чеченский вопрос».
Не только Ельцин наезжал в Чечню. Побывал там и Валентин Степанков, в то время Генеральный прокурор России:
«В феврале 91-го года меня утвердили генпрокурором. Среди первых забот, которые встали передо мной, — состояние борьбы с преступностью. По цифрам я увидел, что на Северном Кавказе уровень преступности самый высокий в России, и в то же время укомплектованность прокуратуры кадрами стопроцентная. Так же, кстати, как и в милиции. То есть получалось, что в органах правопорядка людей много, а преступники ведут себя вольготно. Это настораживало. Я составил график поездок по стране, наметил в первую очередь посмотреть республики Северного Кавказа.
До этого я был председателем комиссии Верховного совета по национальному устройству. Тогда-то я понял всю серьезность национальных проблем: поехали ко мне чеченцы-акинцы, ингуши, я узнал, что такое клановые проблемы, о влиянии тейпов. То есть, было некоторое понимание: ситуация далеко не радужная. Но только во время поездки убедился, как драматично межнациональная напряженность проявляется в реальной жизни.
Поехал в начале апреля 1991 года. В Грозном я бывал и раньше, в советский период, тогда это был благодатный город, он и в этот мой приезд внешне выглядел спокойно. В прокуратуре, в милиции много русских. Встретился с Завгаевым, он произвел на меня хорошее впечатление: без апломба, думающий, не националист. По его рассказу выходило, что ничего страшного в республике не происходит, есть отдельные смутьяны, но обком партии держит ситуацию под контролем. Прокурор Александр Пушкин был более насторожен. Мы беседовали не в гостинице, а прохаживаясь по двору, — на этом он настоял. И Пушкин раскрыл мне более сложную картину, привел немало фактов, что ситуация взрывоопасная. В тот момент у прокуратуры уже сложились напряженные отношения с Дудаевым, он отдавал распоряжения, издавал документы от имени Общечеченского съезда как полномочного органа власти, а организация-то была общественная, но генерал требовал их исполнения. Прокурор аккуратно опротестовывал все решения Дудаева».
Странно, что опытный Доку Завгаев не распознал опасности. Возможно, его уверенность, что он держит ситуацию под контролем покоилась на том, что и у него в республике были свои сторонники, и было их не так уже мало. Они созвали свой митинг. В Грозном тогда было знаменитое противостояние двух митингов. Противостояние пока словесное, хотя начало мелькать в толпе и оружие. Фамилия Дудаева уже была на слуху, он пользовался любовью московской прессы: забавно все-таки, как генерал рассуждает о демократии, о том, что Великая Чечня станет мощной державой, что он ставит себя наравне с Бушем и Миттераном, которые вот-вот пригласят его с официальным визитом. Дудаев казался ручным, хотя и экзотичным.
