Константин Ривкин - Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем
А что же надзирающий за законностью орган в лице Генеральной прокуратуры РФ? Насколько нам известно, он, в лице заместителя первого лица этого ведомства, курировавшего следствие, благосклонно согласился дать свободу Василию Алексаняну. Но при одном условии, уже не впервые озвученном узнику «Матросской Тишины». О чем в январе 2008 года тому представилась возможность рассказать по видеоконференц-связи коллегии судей Верховного суда РФ: «28 декабря 2006 года меня под предлогом ознакомления с какими-то материалами вывозят в здание Генеральной прокуратуры…Следователь Каримов Салават Кунакбаевич… предлагает мне сделку… Он мне сказал: “Руководство Генеральной прокуратуры понимает, что вам необходимо лечиться, может быть, даже не в России, у вас тяжелая ситуация. Нам необходимы ваши показания, потому что мы не можем подтвердить те обвинения, которые мы выдвигаем против Ходорковского и Лебедева. Если вы дадите показания, устраивающие следствие, то мы вас выпустим… И когда мы получим те показания, которые устроят руководство, мы обменяем их – как он выразился, подпись на подпись, – то есть я вам кладу на стол постановление об изменении меры пресечения, а вы подписываете протокол допроса”… Но я не могу быть лжесвидетелем, я не могу оговорить невинных людей, я отказался от этого. И я думаю, какое бы ужасное состояние мое ни было сейчас, Господь хранит меня, потому я этого не сделал, я не могу так покупать свою жизнь».
Когда с трудом стоявшему на ногах Алексаняну суд разрешил сесть, он продолжил свою речь: «В апреле месяце (2007 года) следователь Хатыпов… говорит моей защитнице, присутствующей здесь: “Пусть он признает вину, пусть он согласится на условия и порядок, и мы его выпустим”. Все это время, между прочим, мне не то что лечение не назначали, меня не хотели вывозить даже на повторные анализы. Это пытки, понимаете. Пытки! Натуральные, узаконенные пытки!» И далее: «В чем проблема? А проблема, оказывается, в том, что 15 ноября мне продлили срок содержания под стражей, а 27 ноября ко мне заявилась следователь Русанова Татьяна Борисовна, которая всегда была помощницей ближайшей Салавата Кунакбаевича Каримова, который сейчас советник генпрокурора Чайки, если кто не знает. И сделала мне опять то же самое предложение: дайте показания, и мы проведем еще одну судебно-медицинскую экспертизу и выпустим вас из-под стражи. Это преступники! А когда Европейский суд вынес свое указание немедленно меня госпитализировать, она, уезжая в командировку, передала моему адвокату: “Предложение остается в силе”. Плевать они хотели на Европейский суд! Им надо из меня показания выбить, потому что им процесс нужен постановочный. А я не буду лжесвидетелем. И лгать я не буду. И оговаривать невинных людей я не буду, мне неизвестно ни про какие преступления, совершенные компанией “ЮКОС” и ее сотрудниками. Это ложь все».
И даже несмотря на эти жуткие подробности, а также очевидную незаконность содержания под стражей, что затем без особого труда доказал ЕСПЧ, Верховный суд РФ не нашел оснований сомневаться, что Алексаняну правомерно продляется срок ареста.
Василий был еще жив, а происходящее с ним не укладывалось в головах здравомыслящих людей. Илья Мильштейн по этому поводу не сильно стеснялся в выражениях: «Дело Алексаняна ставит какой-то новый рекорд, еще недостижимый в прежних делах, связанных, например, с тем же “ЮКОСом”. Такого соединения горбачевской гласности с гестаповской беспощадностью мы еще не наблюдали. Путь от липовых садистских приговоров к садизму в чистом виде, да еще с примесью эксгибиционизма, пройден всего за несколько лет» (Грани. Ру, 21 января 2008 г.).
И все же судебная машина сдалась, хотя далеко не сразу. Сначала дело поступило в Симоновский районный суд Москвы для рассмотрения по существу, что было практически невозможно в отношении больного, находящегося в столь тяжелом состоянии. И тогда 8 декабря 2008 года Мосгорсуд постановил освободить Алексаняна из-под стражи в случае внесения залога размером в огромную сумму 50 млн рублей. Деньги были собраны с большим трудом, после чего наконец Василий Георгиевич был избавлен от конвоя, в сопровождении которого постоянно находился в лечебном учреждении. Из больницы его выписали в начале 2009 года, как раз незадолго до того, как уголовное дело по обвинению Михаила Ходорковского и Платона Лебедева было направлено в Хамовнический суд Москвы.
Василий Алексанян очень внимательно следил за происходящим на нашем процессе прежде всего при помощи сайта khodorkovsky.ru, где размещались свежие репортажи из зала суда. Примерно летом 2010 года он вышел на связь и предложил встретиться. Признаюсь, я с трепетом ждал этой встречи, которая была назначена у меня в офисе, расположенном совсем рядом со зданием Мосгорсуда. Все-таки мы длительное время не виделись, и я плохо себе представлял, как может выглядеть человек, на чью долю свалились такие мытарства.
Он прилично опоздал к оговоренному времени, извинился и первым делом обругал московские пробки, возникающие, по его мнению, из-за иногородних водителей, наводнивших улицы. Буквально на лету предложил ввести въездную плату в чужой для них регион, как это делается в других странах мира, после чего мы уже смогли удовлетворенно обняться и я стал разглядывать долгожданного гостя. Первая наша в тот раз встреча оставила двоякие чувства. С одной стороны, Василий Георгиевич порадовал боевым настроением, прежней напористостью, готовностью к дальнейшему сотрудничеству. С другой – внешний его вид, мягко говоря, был далеко не блестящим: на лице марлевая повязка, к тому же он сильно похудел. При этом значительная часть его рассказа была посвящена медицине, в которой он сильно поднаторел, сыпя малопонятными для меня названиями и показателями. Главное сводилось к тому, что его иммунитет едва ли не на нуле и только божьей милостью он еще существует.
Когда он справился о ходе процесса, о настроении М. Ходорковского и П. Лебедева, планах защиты, то перешел к самому главному – цели своего визита. Признаться, Алексанян ошарашил меня предложением обдумать вопрос о его выступлении в Хамовническом суде в качестве свидетеля защиты. Он полагал, что после прекращения его уголовного дела в связи с истечением срока давности какой-либо опасности со стороны следствия для него не существует. С другой стороны, он, как участник многих из описанных в обвинении событий, да еще и названный одним из членов организованной группы, может много существенного для установления правды рассказать суду, а заодно вывести на чистую воду прокуроров и некоторых из поддерживавших их лиц. К примеру, при упоминании прокурора Лах-тина или свидетеля со стороны обвинения Рыбина его негодование достигало высших точек, а направляемые в их адрес эпитеты далеко не всегда можно было отнести к числу литературных выражений и воспроизвести здесь по этическим соображениям.
