Анатолий Житнухин - Геннадий Зюганов
В итоге на выборах 2003 года КПРФ потерпела чувствительное поражение, собрав лишь 12,7 процента голосов избирателей. Серьезный урон не только Компартии, но и всем левым силам нанесли избирательные блоки, наловчившиеся имитировать заботу о трудящихся и обездоленных слоях населения. В частности, весомую долю голосов оторвала у коммунистов глазьевская «Родина», созданная и действовавшая при непосредственном участии правящего режима, его финансовой и пропагандистской поддержке. Трудно сказать, какие чувства испытывали избиратели, отдавшие предпочтения этому блоку, когда сразу же после выборов наблюдали за его фактическим распадом, сопровождавшимся постыдной склокой. О патриотических идеях и людях, их поддержавших, руководители «Родины» быстро забыли — не для того их Кремль двинул в Думу.
Результат известен: господствующее положение в парламенте заняла «Единая Россия», превратившая высший орган законодательной, власти в цех по штамповке антинародных законов.
Шаг вперед, два шага назад — такая ситуация уже складывалась в российском коммунистическом движении ровно сто лет назад, после II съезда РСДРП. И на этот раз Компартии пришлось отступить с завоеванных позиций. К ее чести, ненадолго: неудача на выборах не расколола, а только сплотила КПРФ.
Не сбылась надежда власти, что коммунистов удастся добить весной 2004 года на президентских выборах. Их кандидату Николаю Харитонову пророчили не больше 5–6 процентов голосов, что должно было продемонстрировать политическое и моральное банкротство КПРФ. Однако он набрал почти в три раза больше и показал, что даже в чрезвычайных условиях Компартия — вторая политическая сила в стране. Его результат свидетельствовал об изменении настроений вконец запутанных избирателей в пользу коммунистов. Наметившиеся позитивные сдвиги партии удалось закрепить на своем очередном съезде. Эти два события — президентские выборы и прошедший вскоре после них X съезд КПРФ — и стали теми вехами, от которых берет отсчет новый период в жизни Компартии, характеризующийся восстановлением и ростом ее влияния в обществе.
Казалось бы, те потрясения и неудачи, которые пережила партия, вынудят ее надолго «залечь на дно» и зализывать полученные раны. Однако Зюганов и его соратники сумели не только стабилизировать обстановку в КПРФ, но и в короткие сроки добиться позитивного перелома в ее деятельности. Причем не последнюю роль в этом сыграли личные качества, поведение лидера партии в экстремальных условиях. По свидетельству близких к нему людей, даже в самые трудные дни его не покидало спокойствие, которое передавалось и окружающим его соратникам. Было оно следствием убежденности в собственной правоте и верности стратегической линии партии. Как политику честному, ему было не в чем оправдываться, нечего скрывать от окружающих, чего-то стесняться или от чего-то открещиваться. Поэтому он не делал попыток разрешить принципиальные конфликты в узком, келейном кругу, на руководящем уровне, не вынося сор из избы, а действовал открыто, дав возможность разобраться в них широкому партийному активу и рядовым коммунистам. То есть следовал тому, чему учил партийных руководителей Ленин: «Пусть партия знает всё, пусть будет ей доставлен весь, решительно весь материал для оценки всех и всяческих разногласий, возвращений к ревизионизму, отступлений от дисциплины и т. д. Побольше доверия к самостоятельному суждению всей массы партийных работников: они, и только они сумеют умерить чрезмерную горячность склонных к расколу группок…»
Этим же принципом Геннадий Андреевич руководствовался, когда пришла пора всесторонне проанализировать и собственные упущения, и просчеты, допущенные руководством КПРФ. От критики не уходил и своих ошибок не скрывал. Пожалуй, больше всего их оказалось в кадровой работе. Думается, что порой Зюганова подводило то доверие, а порой и излишняя мягкость, с которыми он привык относиться к людям. Трудно сказать, следует ли относить эти свойства характера к недостаткам руководителя крупнейшей политической организации. Ведь все же речь идет о Компартии, где всегда ценилась нравственная, человеческая сторона взаимоотношений, позволяющая сохранять в ее рядах здоровую, товарищескую атмосферу. Вряд ли можно упрекать человека в том, что он привык видеть в окружающих лучшие черты: честность, порядочность, искренность.
Но тем не менее в какие-то моменты именно эти свойства Зюганова помешали ему вовремя распознать людей, примкнувших к Компартии и Народно-патриотическому союзу с корыстными целями, скрывавших за показной искренностью непомерные личные амбиции. Были у него заблуждения в отношении лидера «Духовного наследия» Алексея Подберезкина, предпринимателя Владимира Семаго. Слишком долго верил Руцкому, хотя и сомневался, стоит ли его поддерживать на выборах губернатора Курской области. Оказалось, не стоило: усевшись в губернаторское кресло, тот проявил холуйскую натуру, занял предательскую, пропрезидентскую позицию. Не удалось своевременно разобраться в намерениях Семигина, сумевшего развратить и отвернуть от КПРФ даже некоторых, казалось бы, испытанных ее ветеранов. О них Геннадий Андреевич вспоминает с особой горечью: «Даже по-человечески было трудно поверить, что люди, много лет проработавшие с нами бок о бок, говорившие правильные слова, нередко занимавшие ответственные должности, способны так переродиться и начать войну с партией. Что скрывать, долго казалось, что речь идет о каком-то недоразумении, непонимании, а может быть, просто случайных обидах этих людей. Казалось, достаточно разъяснить им сложившуюся обстановку, помочь понять ошибки, и все станет на место. Однако этого не случилось».
В этих словах больше сожаления, нежели осуждения. Не в привычках Геннадия Андреевича говорить плохо о людях, с которыми работал. В каждом отдельном случае пытается разобраться, что же произошло с человеком, почему тот отступил, свернул в сторону. И чаще всего приходит к выводу, что у людей не хватало терпения, когда они видели, что их ожидания скорых перемен не оправдываются. Не всем удалось преодолеть психологический барьер, возникший перед ними после выборов 1995–1996 годов, которые некоторая часть коммунистов восприняла не как большой шаг вперед (чем, безусловно, они и явились), а как стратегическую неудачу, упущенную победу. Не все оказались готовы к трудному и долгому маршу, не всем хватило твердости и бойцовских качеств. Кстати, по этой же причине постепенно затухала оппозиционная активность ряда видных деятелей отечественной интеллигенции. К тому же некоторые из них устали от постоянного соприкосновения с той грязью в политике, которую порождали сначала ельцинский, а потом путинский режимы.
