Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!
Итак, судопроизводство протекало чисто формально, словно это семейное разбирательство, некое внутригаремное дело. Выслушивают Матье Дрейфуса и Шерера-Кестнера. Ну конечно, эти двое продались евреям. Мадемуазель Пэи… Впрочем, это неважно. Внимание — появляется Пикар. Теперь процесс идет при закрытых дверях. Очная ставка Пикара и Анри. Разведывательное бюро является в полном составе, чтобы прикрыть Эстергази и защитить избранного им нового начальника, Анри, от нападок официального начальника, Пикара, которого оно никогда не признавало. Ввиду отсутствия улик генеральный прокурор выносит Эстергази оправдательный приговор.
Пикар, обвиненный в передаче гражданским лицам материалов секретного досье или их содержания, арестован и препровожден в Мон-Валерьен. Сторонники Дрейфуса потрясены.
Анри потирает руки.
Все в порядке!
— Эстергази оправдан! — кричит Золя, вихрем ворвавшись домой.
— Что же будет? — спрашивает Александрина.
— Нужно передать дело в гражданский суд! Мы не раз говорили, что эти бандиты «не посмеют». А они посмели. И всегда посмеют. Но я издам такую брошюру, что они будут вынуждены привлечь меня к суду.
И он принимается за работу, и работает ночь с одиннадцатого на двенадцатое и затем целый день. Пишет и пишет. Его ничто не связывает. Он сам издатель. Матье Дрейфус и Рейнах снабдили его всеми необходимыми материалами. Ходили слухи, что их помощь заключалась не только в этом. Это неправда: письмо Золя по форме и духу напоминает все его прежние известные публике произведения и, несомненно, принадлежит перу Золя. Вдруг у писателя рождается мысль: если бы брошюра была издана Воганом, она разошлась бы быстрее и оказала бы более сильное воздействие. Что ж, пусть будет Воган. Но ведь существует еще и Клемансо!
— Меня беспокоит Клемансо, — признается Золя Рейнаху. — Вам не кажется, что он способен перехватить мою идею? Я успокоюсь только тогда, когда мое письмо будет напечатано!
Двенадцатого вечером в редакции «Орор» собрались на совещание Воган, Бернар Лазар, Жорж Клемансо и Рейнах… У Золя от волнения дрожат руки. Он читает монотонным голосом:
— Военный суд только что, по приказанию, осмелился оправдать некоего Эстергази, чем нанес смертельное оскорбление правде и справедливости… И кому же, как не вам, первому сановнику, я должен указать на эту зловредную шайку подлинных преступников? Все это подстроил и организовал один злонамеренный человек — подполковник Дю Пати де Клам, тогда бывший еще майором. Все Дело Дрейфуса — это творение его рук… Он представляется человеком путаным, со странностями, увлекающимся романтическими интригами и прибегающим к приемам бульварных романов: выкраденные документы, анонимные письма, свидания в пустынных местах… таинственные женщины, доставляющие во мраке ночи тяжкие доказательства. Это он додумался продиктовать бордеро Дрейфусу; это он мечтал понаблюдать за Дрейфусом, заключив его в стеклянную камеру; это он, по свидетельству майора Форцинетти, потребовал, чтобы его провели к спящему обвиняемому, и, вооружившись потайным фонариком, собирался неожиданно направить сноп света на лицо спящего и таким образом захватить его врасплох, а смятение, вызванное внезапным пробуждением, рассматривать как улику его преступления… Конечно, нельзя не упомянуть и военного министра генерала Мерсье, который кажется человеком посредственного ума, и генерала Буадефра, которого, по-видимому, обуял религиозный фанатизм; а также и его заместителя генерала Гонза, совесть которого столь гибка, что позволяет приноровиться к чему угодно, но душой этого дела является именно майор Дю Пати де Клам, который всех их ведет на поводу, всех гипнотизирует, ибо он занимается еще и спиритизмом, оккультизмом…
Золя продолжает: военный суд в 1894 году, полная несостоятельность обвинительного акта, расхождение заключений экспертов, заочное предъявление секретного материала и само преступление — осуждение невиновного.
Он переводит дух. Удивленный молчанием, оглядывает лица друзей, растворившиеся в табачном дыму.
— Хорошо, хорошо, Золя, продолжайте, — говорит Клемансо.
— И вот перед нами новое дело — дело Эстергази. Прошло три года…
Обличитель движется, как в своих произведениях, тяжелым шагом крестьянина или охотника, словом, шагом человека, которому предстоит дальний путь.
— Дознание велось с мая месяца по сентябрь 1896 года, и надо заявить открыто: генерал Гонз был убежден в виновности Эстергази, а генерал Буадефр и генерал Бильо тоже нисколько не сомневались, что пресловутое бордеро было написано рукой Эстергази… Но смятение их было велико, ибо осуждение Эстергази неумолимо вело к пересмотру процесса Дрейфуса, а этого-то Генеральный штаб ни в коем случае не мог допустить…
— Все было именно так, даже еще сложнее, — шепчет Рейнах.
— Всегда действительность оказывается сложнее, — бурчит Клемансо.
— Заметьте, генерал Бильо совершенно не был замешан в этом деле; он вступил на свой пост совершенно чистеньким и мог вполне свободно высказать правду. Но он не посмел этого сделать, вероятно, побоялся общественного мнения… Наверное, он испытал минутную борьбу между своей совестью и тем, что он принимал за интересы отечества… Поймите это! Вот уже год, как генерал Бильо и генерал Буадефр и Гонз знают, что Дрейфус невиновен, и между тем хранят про себя эту ужасную тайну. И эти люди могут спокойно спать, и у них есть семья и дети, которых они любят!
В глазах Клемансо горят насмешливые огоньки.
Дальше — о Пикаре, об отсылке его в Тунис, изобличение Эстергази Матье Дрейфусом, буйные выходки Эстергази, сначала насмерть перепуганного, а затем снова обретшего обычную наглость.
— С той минуты начинается дуэль между подполковником Пикаром и подполковником Дю Пати де Кламом. Один борется с открытым лицом, другой — в маске.
Золя читает почти двадцать минут. У присутствующих возникает странное ощущение: пережитые ими исторические события высекаются на камне.
— Кто говорит дисциплина — говорит послушание. Когда военный министр, их высший начальник, провозгласил публично под восторженные возгласы в палате депутатов справедливость ранее вынесенного приговора, можно ли было надеяться, что военный суд категорически опровергнет его заявление?..
Золя продолжает читать в полной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием газовых рожков.
Уже поздно. Слышен шум типографских машин. Печь в комнате раскалена докрасна. Курьер приносит гранки. Прочитав заключительную часть и обменявшись крепкими рукопожатиями с друзьями, Золя ощущает какой-то страх и неуверенность. Вся логическая часть кажется ему тяжелой, а доказательства — высокопарными. Золя всегда был самым суровым своим критиком.
