Иван Киреевский - Том 3. Письма и дневники
Хам! хам! хам!
Спасибо тебе, милая сестра Катя, за грамотку и за петрищевские вести. Я очень рад, что у маменьки именно теперь гости и что у них Петерсоны, которые ее все-таки будут несколько развлекать, а еще пуще того рад, что она собирается к вам, куда и мне удобнее будет собираться, и очень желаю, чтобы это произошло скорее. Покуда посылаю денежное письмо от Марьи Алекс[403]., полученное с почты. У нас покуда не происходит ничего особенного, кроме того, что я рад познакомиться с Тиньковыми и что я этому знакомству очень рад, потому что они мне весьма понравились. 24-го он приехал ко мне и провел весь вечер, а вчера я был у него и тоже возвратился в половине первого ночи. Это человек очень умный и, что всего реже, полный души, несмотря на свои генеральские эполеты, над которыми он и сам служит. А вербовать его в славянофилы оказалось вовсе не нужным, потому что он и без того оказался истым славянофилом, который разливается тем же самым иеремийным плачем, которым и мы, грешные. К нему я очень охотно буду ездить, а теперь еще тем удобнее, что он здесь один, а все его семейство в деревне.
Полонизм твой меня чрезвычайно радует, а переписать некоторые места — мысль очень хорошая, только, главное, старайся овладеть выговором во всей тонкости и не забывай различие двух э. Авось либо удастся скоро опять у вас побывать, чтобы почитать все вместе. Такая литература в самом деле стоит того, чтобы ею питаться.
90. Н. А. Елагину
1 августа 1849 года
Киреевская Слободка
Хам! хам! хам!
Чтобы видеть несколько людей, я бы тебе посоветовал, во-первых, выписать Максимовича, адресуя в Киев для доставления в Прохоровку, а между тем отправиться прямо к кому-нибудь из профессоров, например, к Костырю. Люди необходимы, потому что язык не только до Киева доведет и в Киеве водит.
За Крыжаков тебе большое спасибо: это те самые. А на прочие книжки я бы польстился на многие, но большая часть из тех, которые мало соблазняют, — дороги, как например, «Полные сочинения» Чацкого, которые стоят 10 целковых, об этих буду просить в таких случаях, если перед возвращением у тебя еще останется много денег. Заглавие Мартышникова перевода на нынешней почте не успел приискать, а на следующей.
Прощай же покуда, будь здоров и да будет тебе Киев слаще своего варенья! Передай мое крепкое рукопожатие Лаптеву.
Твой брат Петр Киреевский.
91. Родным
10 декабря 1851 года
Киреевская Слободка
Я приехал еще пятого вечером и в шесть поехал к обедне, чтобы слышать трогательную проповедь архиерея о том, как с самого начала мира всякий порядок и доброе дело держится только самодержавной властью, какие смуты там, где она ограничивается, как, например, на Западе, и какое благоденствие, где она не ограниченна, как, например, у нас, что во всех концах России господствует неукоснительное правосудие, что у нас каждый человек вполне огражден от всяких притеснений и вполне благоденствует и пр. Это бы еще не редкость, но замечательно то, что Т.[404] был у него вечером накануне Николина дня, в который он говорил эту проповедь, и что он тогда с жаром говорил совершенно противное. Это, мне кажется, факт очень замечательный, потому что ему говорить проповеди не было собственно никакой надобности и это было бескорыстно. Вообще такое настроение общества доказывает такой глубокий запрос, который едва ли не ниже всякого другого.
92. А. П. Елагиной
6 июня 1853 года
Киреевская Слободка
Третьего дня, милая маменька, проезжал здесь посланный от Бунина в город и привез весть, что все наши бунинские совершенно здоровы и что маленький путешественник[405] тоже доехал туда как нельзя лучше. С первого июня у нас пришло настоящее лето, и это будет ему особенно полезно. Жалко думать, что в эти прекрасные жаркие дни вы в городе. Пуще всего дай вам Бог силы не грустить и уповать на Его заботливость обо всех нас. Вы писали, что хотите переводить Вине, и это было бы великолепно, авось либо многое можно будет и напечатать. А в наше время его интересное слово было бы очень кстати. Вместе с Софийским колоколом авось либо зазвучит и русское слово, прильнувшее к гортани. Эта надежда очень утешительна. Вчера Т. был так мил, что нарочно приехал сообщить добрые вести, только что полученные, впрочем, вы их, без сомнения, знаете гораздо подробнее. А надо признаться, что мы все до того отвыкли радоваться, что даже страшно. В этом, конечно, есть наша вина, потому, что как бы ни было велико торжество зла и горя, а все же не одно оно в Божием мире. Между тем отвычка от радости может сделать душу человеческую и не способною к радости, как всякая сила может заглохнуть от бездействия. Эта мысль особенно поразила меня в Светлое Воскресенье, когда пели: «Се день, его же сотвори Господь[406]», — а церковь все-таки полна была будничными физиономиями. Дай-то Бог, чтобы магический звук Софийского колокола снял эту кору с нашего сердца.
93. А. П. Елагиной
7 августа 1853 года
Киреевская Слободка
Очень мне вас жалко, милая маменька. Я было все надеялся, что с приездом Жуковских хлопоты ваши уймутся, а вышло наоборот. Соображая все, как дело оказывается, я даже, признаюсь, не понимаю, какими средствами можно обрусить маленьких Жуковских. С характером и привычками Елизаветы[407] едва ли можно ожидать, чтобы она захотела или бы имела силу сама обрусеть или хотя бы научиться по-русски, как Стаховичева[408], а покуда дети будут неразлучно находиться с матерью, которая по-русски не понимает и уж по этому одному непременно образует около себя отдельную совершенно иностранную атмосферу, никак нельзя сообразить, каким образом дети будут сживаться с Русью и не будут постоянно чувствовать своего дома островом среди чужой стороны. Если же вдобавок он наймет себе квартиру на Полянке (!!), то есть в шести верстах от вас, то я не понимаю, как вам можно даже и видеться часто, потому что это вам будет уж совсем не по силам, и тогда она останется при своем и без вашего общества. Если же так будет, то я опять-таки не понимаю, зачем же вы будете мучиться и тосковать в Москве, когда она будет в 6 верстах, стало быть, совсем не вместе, и не будет на вас опираться. С нетерпеньем жду, что из этого выйдет, когда она наймет квартиру. А покуда мне вас невыразимо жалко. Дай-то Бог, чтобы все это устроилось к вашему утешению, а не к мучению.
