Хескет Пирсон - Бернард Шоу
Перед отъездом в Месопотамию в 1916 году я несколько раз навещал его. В свой первый приход я с изумлением увидел огромные шипы на верху калитки, ведущей к подъезду Шоу. Необходимость военного времени? В гостиной на каминной доске были начертаны слова: «Собака лает, ветер носит». Шоу пояснил, что до него здесь жил еще один философ, который и выразил свои чувства в этой записи. «Я бы только загубил эту мысль, взявшись развернуть ее в каком-нибудь предисловии, — объяснил Шоу. — Так что пусть она остается здесь как есть».
— Как относитесь к армии? — спрашивает меня Шоу.
— Плохо, хотя отказаться служить боюсь.
— Да-да, заставить они умеют, только ведь делу это не поможет. Они не понимают, что на войне надо драться. Пожара надо беречься, но когда дом охвачен огнем — поздно пенять что да почему. Гасить надо! Рассуждениями, кто начал эту войну да какая она плохая, — войны не кончить. Знаем, что плохая, и все же надо изо всех сил бороться с огнем, затоптать его. Я-то понимаю, как можно скорее всего окончить войну: пустить в расход нескольких политиканов — и делу конец.
— Что вы сейчас пишете? — спросил я.
— Когда выпадает время, работаю над пьесой в духе Чехова. Это моя лучшая вещь. Вы Чехова-то знаете? Какой драматург! У него совершенно безупречное чувство театра. Рядом с ним я будто новичок. Я задумал поднять большой религиозный вопрос. Читаю Библию, когда есть время читать.
— В детстве я ее читал достаточно, на всю жизнь хватит.
— О, это совсем не детская книга. Ее начинаешь ценить, когда объешься романами, пьесами и прочей дребеденью, которой кормят наших великовозрастных детей.
— Выходит, это не великая книга, — кипятился я. — Все великие книги вполне подходят для детей.
— Вас послушать, так азбука — величайшее достижение английской литературы.
Он рассказал, что несколько недель подряд после опубликования «Здравого смысла о войне» его почтовый ящик каждый раз срывался под тяжестью загружаемых в него писем. За перо в основном садились сумасшедшие и выражались они совсем непечатным языком. «А у меня женщина-секретарь. Пришлось напечатать просьбу, чтобы в левом верхнем углу конверта мои корреспонденты предупреждали: «От хулигана».
— Меня только потому не линчевали, — рассказывал Шоу, — что люди видели в моих словах шутку. Прими они всерьез хотя бы одно мое слово, общественному устройству угрожала бы немалая опасность. Но нет худа без добра. Если бы люди не смеялись надо мной, они бы и минуты не стали меня терпеть. В обычном качестве я непереносим, а «у ковра» — еще куда ни шло. Мое умственное и нравственное превосходство удручает людей, я стою перед ними чистенький, без пятнышка. И бывает же такая глупость, чтобы в одном человеке соединились все мерзкие добродетели! Вот мои сограждане и затыкают себе уши пальцами, заглушая мои слова бессмысленным хихиканьем».
В последнюю встречу, когда я распрощался с Шоу и спустился к калитке, он окликнул меня, перевесившись через балюстраду: «Война протянется еще тридцать лет!» После этих ободряющих слов он весело помахал мне рукой и исчез в доме.
Не разделяя позиции пацифистов, отказывающихся от военной службы, Шоу все же поместил в газетах несколько писем, призывавших относиться к этим людям гуманно и справедливо. Но в военное время совершенно впустую звучат такие, например, заявления: «Физическая пытка — это такое средство, которым и самый паршивый человечишка может унизить и уничтожить настоящего человека». Призывы Шоу только больше озлобили против него денежных заправил и их приспешников, готовых пытать всякого, кто идет против них.
Еще одну черную галочку Шоу заслужил, когда выяснилось, что он составил одну из шести петиций, написанных в защиту сэра Роджера Кезмента. (Кезмента захватили в Ирландии и предали суду как государственного изменника.) Любопытно, что одну из петиций написал Конан-Дойль. Свою петицию Шоу не подписал, дабы не распугать других, чья подпись могла многое значить. Однако он высказал свою позицию открыто в письме, которое отвергли «Таймс», «Дейли Ньюс» и «Нейшн». Письмо было напечатано в «Манчестер Гардиан». После этого Шоу написал для Кезмента речь, которую тот должен был прочесть на суде перед вынесением приговора. Шоу свел все к тому, что Кезмент — ирландец и должен рассматриваться поэтому не как изменник, а как обычный военнопленный. Шоу понимал, что Кезмент пропадет, если доверится адвокатам и будет защищаться, отрицая свою виновность. О своем интервью с Кезментом Шоу так рассказывал офицеру с Западного фронта, катавшему его на танке:
— Я сказал Кезменту, что он обречен. Роджер, — сказал я, — они вас хотят повесить. Они раскопают какой-нибудь закон, завалявшийся со времен Вильгельма Завоевателя, и прекрасным образом вас вздернут. Послушайтесь меня, не просаживайте деньги на дорогих адвокатов. Признайте себя виновным, а когда вас спросят, что вы можете сказать в свое оправдание, зачитайте им вот эту речь. Я ее специально для вас сочинил, она об Ирландии и ее муках. Я в жизни своей не писал ничего лучше, у всех глаза на лоб вылезут… И поверите, Кезмент наотрез отказался. Какую возможность потерял! Конечно, они его повесили, я был прав; сколько он денег переплатил этим юристам, и все напрасно.
В феврале 1917 года, по приглашению британского главнокомандующего, сэра Дугласа Хега, Шоу приехал во Фландрию. Целую неделю он развлекался, «как и где только мог». В Ипре упросил коменданта города разрешить ему одному проскочить на автомобиле через площадь: «Не допущу, чтобы вы, настоящий солдат, и шофер подвергались опасности в этом развлекательном пробеге», — заявил Шоу. Комендант от удивления только ахнул, хотя на шофера ему было в высшей степени наплевать — все рискуют, дело военное. Много крикливых патриотов и воинственных ораторов приводил сюда комендант, но с подобным предложением к нему еще никто не обращался.
В группу, с которой поехал Шоу, входил Чарльз Эдуард Монтейг. Он нянчился с Шоу во время поездки; он и рассказал потом эту историю. На полной скорости автомобиль благополучно промчался через площадь, и Шоу возвели на какую-то высотку, откуда весь Ипр был виден как на ладони. «Когда над головой засвистит, бросайтесь на землю лицом вниз», — наставлял его комендант. И Шоу ждал этого момента с нетерпением: «В детстве я усердно подражал клоунам и выучился стремительно падать наземь, а потом изображать, будто меня поднимают за шаровары и опять ставят на ноги. Во мне проснулась дикая надежда, что Братец Бош пошлет какой-нибудь гостинец и представится случай показать этот номер моему новому другу. Но так ничего и не просвистело, и я покинул Ипр, не уронив своего достоинства».
