Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица
В своем личном дневнике, который самым чудесным образом был обнаружен, правда только во фрагментарном виде, в некоторых опубликованных книжках ясно прослеживается его самоотречение во имя народа, который и тогда не знал, да и сейчас, по-видимому, не знает, как он его любил и как старался быть достойным его, несмотря на все усилия врагов его унизить. Он писал: «Повсюду вокруг меня — измена, трусость, обман».
Для чего после этого заставлять нас поверить в его беззаботность, равнодушие, в его помутившийся от напряжения и усталости ум, в то, что он был не в силах постичь всю глубину переживаемой империей драмы. Ах, бросьте, господа!
Напротив, нужно говорить о ясности ума Николая, который вдали от жены и детей, сумел точно определить возникшее перед ним препятствие, и он погружался в молитву, чтобы обрести душевный покой. Его погруженная в мертвую тишину штаб-квартира, навевала отходную, утрату всех надежд, напоминала театр, в котором разыгрывался последний акт трагедии, а все декорации сцен ненависти находились там, в русской столице. В Петрограде нет хлеба, нет дров. Народ страдает.
По широким улицам проходили народные шествия, люди громко кричали: «Хлеба... хлеба!»
Другие с глазами, налившимися кровью, орали: «Мир! Дай нам мир, Николай!»
На некоторых площадях собирались пьяные матросы, раненые солдаты. На Невском все подхватывали «Рабочую Марсельезу». Там собрались главные зачинщики восстания. От этих людей с покрасневшими рожами несло водкой, выходит, они не были такими уж несчастными.
Их вопли только подстрекали толпу.
Все хлебные лавки были разграблены, не больше повезло и магазинам. Некоторые районы города пострадали от анархии больше, чем другие, — особенно Выборгский и Васильевский Остров.
Германская пропаганда была организована на широкую ногу. Хорошо оплачиваемые подрывные элементы влекли за собой это большое стадо баранов. Толпа орала: «Долой войну! Долой Германию! Долой царя!»
Несколько рабочих было убито подоспевшим казачьим отрядом. На перекрестках улиц возникали перестрелки. Толпа разбегаласьпо всем направлениям, все кричали: «На дворец! На дворец!»
Эти банды пьяных не понимали, что делают, и, приняв большой красивый магазин за резиденцию царя, принялись его грабить. Положение ухудшалось с каждым часом.
В тот же день царь сел в свой поезд, чтобы ехать в Царское Село. Он понимал, что теперь ему самому придется быть втянутым в эту трагедию, которая начинала разыгрываться вокруг него; но сейчас его больше всего тревожило положение жены и детей. Он знал, что сейчас они одни в большом Александровском дворце. И эта мысль терзала его.
И сейчас он вновь обращался к своей православной вере, памятуя, что любовь способна творить чудеса, и теперь нужно было во что бы то ни стало преодолеть это враждебное пространство и подчинить своей императорской воле невозможное.
Был солнечный, яркий зимний день, и лучи его проникали через окно вагона. Поезд уверенно, не сбавляя скорость, катил по рельсам. После полудня позади осталась Вязьма, за ней Ржев, а вечером он миновал Лихославль.
В 2 часа ночи 14 марта царский поезд, прибывший в Малую Вишеру, расположенную всего в двухстах верстах от столицы, вдруг замедлил ход. Один офицер, поднявшийся в вагон императора, сообщил ему, что революционно настроенные солдаты с пушками и пулеметами преградили путь. Любань и Тосно в руках восставших. Поскольку прямой путь в Петроград и Царское Село был отрезан, царский поезд мог дальше следовать по трем направлениям; либо повернуть на восток, на Москву, либо на юг, на Могилев, либо на запад, на Псков, где находился штаб Северного фронта под командованием генерала Рузского. Во время обсуждения решили выбрать последнее направление. Царь согласился и сказал: «Итак, на Псков».
В восемь часов вечера царский поезд медленно въехал на Псковский вокзал. Никакого почетного караула на перроне не было. Императора встречали генерал Алексеев и его заместитель генерал Данилов. Царь, еще не зная, что Рузский его тоже предал, отобедал вместе с ним. Ему сообщили, что в руках восставших оказались еще Гатчина и Луга. Рузский , поднявшись в вагон царя, сообщил ему угрожающие новости: гарнизон Петрограда и Царского Села 8ышел из повиновения, включая его личную гвардию, казачий эскорт и гвардейский экипаж, которые во главе с великим князем Кириллом Владимировичем ушли из Царского Села. Сообщение о предательстве его личной гвардии стало для Николая тяжелым ударом.
Слушая доклад Рузского, царь принял решение. Он попросил генерала телеграфировать Родзянко и согласиться с тем, от чего долго отказывался: создание правительства, приемлемого для Думы, которое будет наделено всеми полномочиями для экстренного решения всех проблем государства. Рузский поспешил к телеграфу.
Но в Петрограде уже было сформировано Временное правительство. Дума с Советами договорились о том, что Николай должен отречься от престола в пользу своего сына, а великий князь Михаил, брат царя, станет регентом. Для решения этого вопроса лидеру нового правительства установили контакты с командующими армий на всех фронтах. Утром 15 марта ответы командующих были получены в Ставке генералом Алексеевым и переданы Рузскому в Псков. Мнение всех было единодушным: Николай должен отречься.
В Пскове после раннего утреннего завтрака Рузский положил на стол перед императором результаты телеграфного опроса генералов. Николай был потрясен. Он побледнел.
В вагоне стояла мертвая тишина. Никто не разговаривал, все присутствующие затаили дыхание.
Неожиданно, резким движением он отвернулся от окна и спокойным, твердым голосом заявил: «Господа, я решил отказаться от трона в пользу своего сына Алексея». Николай перекрестился, все остальные последовали его примеру.
— Я благодарю вас, господа, за безупречную и верную службу. Надеюсь, что вы будете так же ревностно служить моему сыну.
Текст отречения, составленный в Ставке под руководством генерала Алексеева, передали царю. Николай подписал его, — документ был датирован 15 марта (по новому стилю) тремя часами пополудни. При подписании его присутствовали два члена Думы, — Гучков и Шульгин, — в качестве свидетелей. Они должны были доставить его рано утром на следующий день в Петроград. Все было сделано наилучшим образом, точно по сценарию. Царь, подписывал этот важный документ еше и потому, что не хотел устраивать кровавой бойни на улицах Петрограда, он понимал, что каждая минута промедления погружала его страну в пучину братоубийственной войны.
