Рене Кастр - Бомарше
Статья Бомарше в защиту Компании по распределению воды вроде бы была ничем не хуже других его творений подобного жанра: приводимые в ней доводы отличались взвешенностью и основательностью, да и писалась статья исключительно ради того, чтобы опровергнуть ошибочные и тенденциозные заявления. Но в какой-то момент естество Бомарше, как обычно, взяло верх над серьезностью, которая приличествовала изложению весьма специфических финансовых проблем; он решил, что каламбур сомнительного вкуса поможет ему быть более убедительным.
«Когда-то, — писал он, — гневные обличительные речи называли филиппиками. Может быть, однажды какой-нибудь шутник назовет критические высказывания подобного рода мирабелями по имени графа де Мирабо. который mirabilia fecit».
Возможно, Мирабо и проглотил бы эту шутку, если бы Бомарше на том и остановился, но он стал упрекать Мирабо в продажности и рассказал о сделке последнего с двумя банкирами, чьим интересам послужило его перо. Этого Мирабо простить не мог, он обрушился на Бомарше со всей яростью, на какую только был способен. Почти забыв о Компании по распределению воды, он буквально вцепился в глотку автору «Женитьбы Фигаро»: весьма тенденциозно представив некоторые факты биографии Бомарше, он припомнил излишнюю вольность его произведений и выпады против существующего государственного устройства, а под конец обвинил в подозрительных связях с Тевено де Морандом.
Казалось бы, Бомарше легко мог отвести от себя все эти ужасные обвинения. А Мирабо не стал бы так на него набрасываться, если бы не хотел отомстить за старую обиду, которая выплыла наружу лишь значительно позже.
«Граф де Мирабо, — читаем мы у Гюдена, — жил исключительно в долг; однажды он явился к Бомарше; до этого они знали друг друга только понаслышке; меж ними завязалась оживленная и остроумная беседа; наконец, граф с легкостью, присущей людям, постоянно живущим в долг, попросил у Бомарше взаймы 12 тысяч франков. Бомарше отказал ему в той шутливой манере, которая всегда была ему свойственна. „Но ведь вам совсем не трудно дать мне эту сумму“, — заметил граф. „Верно, — ответил Бомарше, — но поскольку нам с вами, господин граф, все равно придется поссориться в тот день, когда наступит срок погашения долга, то я предпочитаю сделать это сегодня, в этом случае я сохраняю свои 12 тысяч франков“».
Возможно, было бы разумнее найти общий язык с Мирабо, дав ему взаймы, но Бомарше недооценил тогда своего противника. К тому же у него было оружие против него — переписка Мирабо с Тевено де Морандом; в ней содержались сведения, компрометирующие Мирабо, чье положение осложнилось еще и тем, что разгневанный на него Калонн собирался обратиться к королю с просьбой подписать указ о его заключении в тюрьму, но в последний момент передумал и предпочел избавиться от памфлетиста, услав его с поручением за Рейн.
Между тем, несмотря на имевшиеся у него на руках козырные карты и поддержку министра, Бомарше, к всеобщему изумлению, отказался от нанесения ответного удара.
До сих пор остается непонятной причина его молчания, так сильно подорвавшего его репутацию.
Почувствовал ли он, что после своего заточения в тюрьму Сен-Лазар утратил былую популярность? Или увидел в Мирабо более опасного противника, чем тот был на самом деле? А может быть, узнал о других готовящихся против него ударах и не хотел сражаться одновременно на нескольких фронтах? Все эти гипотезы имеют право на существование, но в любом случае бесспорно то, что это отступление, первое в его жизни, было расценено, как прелюдия к его закату.
Можно было подумать, что после этой перебранки отношения Бомарше с Мирабо никогда не наладятся, однако существуют свидетельства того, что бывшие противники помирились. Видимо, первый шаг сделал Мирабо, занявший к тому времени важный пост в Учредительном собрании.
11 сентября 1790 года он писал Бомарше:
«Надеюсь, сударь, вы благосклонно отнесетесь к моему письму, поскольку цель, которую я преследую, не может вызвать вашего осуждения: для выяснения вопроса, имеющего к вам отношение, я решил обратиться непосредственно к вам, а не прибегать к услугам посредников.
Будучи почти одного с вами возраста, а главное, имея сходные с вами вкусы, поскольку подобно вам хотел бы думать лишь о своих книгах и возделывании своего сада, я положил глаз на обитель монахов-францисканцев в Венсенском лесу, национализированную и выставляемую сейчас на торги, и узнал, что вы тоже о ней подумываете; говорят даже, что вы даете за нее более высокую цену, чем я; нет сомнений, что, если вы захотите приобрести этот чудесный уголок, вы сможете заплатить за него много больше, чем я, поскольку располагаете гораздо большими средствами, чтобы это сделать, а коли так, то я считаю себя не вправе в ущерб вам набивать цену на вещь, которая все равно мне не достанется. Прошу вас сообщить мне, верно ли меня проинформировали, что вы заинтересованы в этом приобретении; если это так, то я сразу же откажусь от торга, но если же, напротив, вы не горите желанием приобрести эту обитель, а просто хотите поучаствовать в торгах, чтобы потом отказаться от участка, который расположен слишком близко от вашего прекрасного особняка, чтобы использоваться в качестве летней резиденции, то я уверен, что вы поступите по отношению ко мне так же, как я готов поступить по отношению к вам, и не станете специально поднимать цену на эту выставленную на продажу церковную собственность.
Остаюсь вашим… и т. д.
Мирабо (старший)».
На это любезное письмо Бомарше ответил с неменьшей любезностью:
«Я отвечу, сударь, на ваше письмо с полной откровенностью. Я давно искал случая отомстить вам, вы сами предоставили его мне, и я с радостью им воспользуюсь.
Все побудительные причины, которые вы перечислили, действительно сыграли свою роль в принятии мною решения об этом приобретении. Но была еще одна, самая важная, и как бы странно это ни звучало, именно она оказалась решающей. В возрасте двенадцати лет, перед первым причастием (вы смеетесь?), меня отправили к монахам-францисканцам. Висевшее в их ризнице огромное полотно, изображавшее сцену Страшного суда, настолько потрясло меня, что я стал часто приходить смотреть на него. Старый и мудрый монах решил воспользоваться этим, чтобы оторвать меня от мирской жизни; каждый раз, когда я появлялся в ризнице, он пересказывал мне библейские тексты, пояснявшие изображенное на картине, и подкармливал меня во время своей проповеди чем-нибудь вкусным. Я любил общество старика и его нравоучения и сразу же бежал к нему, едва у меня появлялось свободное время. С тех пор я всегда с радостью обращал свой взор на эту обитель и, узнав, что имущество наших несчастных святых братьев выставляется на торги, сразу же предложил за него хорошую цену. Такое множество побудительных причин делает это приобретение необычайно ценным для меня, но жажда мести еще сильнее, так как я давно уже не такой добрый, каким был в детстве. Итак, вы тоже хотите заполучить эту обитель? Я уступаю ее вам, отказываясь от всех претензий на нее, и совершенно счастлив, что могу таким образом запереть своего врага в четырех стенах! Лишь я один могу позволить себе подобное после падения всех бастилий.
