Юрий Шутов - Анатолий Собчак: тайны хождения во власть
Ягья, поблагодарив его за приход и высказав несколько общих фраз, подсунул Чандрику подписанный им с Собчаком протокол и попросил прокомментировать его членам комиссии на предмет наличия в этом документе каких-либо «чрезвычайных» или, как стали говорить, «эксклюзивных» прав у одной из сторон.
Мистер Ша важно, насколько могла позволить его кенийско-индийская внешность, стал объяснять сидящим перед ним дуралеям, что подобные протоколы не только «эксклюзивных», но вообще никаких прав сторонам ни предоставлять, ни тем более гарантировать не могут.
Комиссионеры, глухие ко всему на свете, кроме забавных личных происшествий, не вдаваясь в подробности, тем не менее, все же внимали залетному лектору. После презрительного монолога индуса, прерываемого несинхронным переводом, профессор Ягья попросил приезжего магистра подписать протокольчик, памятный для его комиссии, еще только начинающей осваивать премудрости международной деятельности. В этом документе излагались основные моменты только что состоявшихся здесь публичных уверений уважаемого мистера Ша об отсутствии у него каких-либо «чрезвычайных» прав, вытекающих из предыдущего соглашения с Собчаком. Чандрик, явно не понимая, к чему все это затеяно, с чувством собственного достоинства человека, живущего лишь в кредит, вынул «Паркер» с золотым пером и легкомысленно оставил на память свой росчерк. Я взял бумагу и сравнил с предыдущей подписью: как ни странно, они совпадали. Тогда я перевернул подготовленную мною лежащую на столе его лондонскую факсограмму и пододвинул ему.
«Друг» Собчака вмиг опешил, взглянув на неплохую копию своего лондонского рукоделия, и молча воззрился сквозь очки почему-то на Ягью, видимо, посчитав именно его тут наиболее вредоносным. Наш профессор нашелся и опять же вежливо попросил зарубежного «ученого» разъяснить, как следует понимать две прямо противоположных по смыслу подписанные им в разных странах точки его зрения. Ша заюлил и, заметив мой безучастный вид, залепетал об ошибке его служащих. Я тут же вмешался и великодушно предложил нашему гостю помочь исправить ошибки, допущенные нерадивыми подручными. Для этого мы не сочтем за труд и направим в отмеченные факсограммами адреса только что подписанные им заверения в полном отсутствии у него каких-либо возможностей и прав на нашей территории. Ша смешался окончательно, ибо лучше всех присутствовавших понимал, чем для него эта наша невинная «дружеская» помощь может обернуться. За попытку обмана ведущих фирм встреча с Интерполом и включение его «выдающихся» примет в мировой компьютерный банк криминальных данных для Ша была обеспечена.
Я заметил, как «магистр» стал медленно сползать со стула, возможно, с целью продемонстрировать раскаяние в каком-нибудь малоизвестном буддийском варианте, и поэтому закончил разговор рекомендацией не запылять нарядный костюм на коленях, а просто катиться прочь.
На прощание, в связи с его низкой мошеннической квалификацией, не выдержавшей даже нашу дилетантскую проверку, я добродушно посоветовал мистеру Ша сменить специализацию ремесла и увлечься, например, ограблением чердаков в густонаселенных домах, посвятив себя полностью освоению этого, пока еще вакантного у нас занятия. Чандрик выслушал перевод моей шутки с кислой краснорожей ухмылочкой. Но в коридоре, запутавшись в носках своих ботинок, приостановил меня за пуговицу пиджака и без тени юмора поинтересовался желанием Собчака принять от него энную сумму денег из личных сбережений за сохранение, несмотря на произошедший эксцесс, «дружеских отношений». Я, поняв суть предложения магистра, заявил ему, что наше с ним знакомство и так очень дорогого стоит, ибо окончательно разрушило мою веру во все «прогрессивное человечество». Далее я пояснил этому джентльмену то, в чем был тогда еще уверен: у служебного костюма председателя Ленсовета Собчака, как и у гроба, нет карманов. Эта эпиграмма разобидела Чандрика окончательно, чего он уже не смог скрыть, поэтому чуть было не попросил меня тут подождать, пока сходит в гостиницу за зонтом, чтобы разломать его о мою голову.
Собчак отставку сильно жуликоватого британца не одобрил, видимо, посчитав этот пакостный индусско-кенийский продукт многовековой успешной колониальной политики Англии способным к исправлению.
Однако возвратимся в вертолет. Я кратко доложил «патрону», что «нардепы», используя никчемную историю искаженных до неузнаваемости протокольных отношений Собчака с мистером Ша, разнесенную коридорным депутатским трепом «комиссионерами» профессора Ягьи, решили включить ее в «подарочный» набор критических выступлений сегодня на сессии, изобразив «патрона» как жуткого субъекта, вместо них самих пытавшегося продать, причем даже с моей помощью, гастрольному коммерсанту все скопом наиважнейшие интересы городского населения (?!).
«Патрон», услышав такое, с подозрением воззрился на меня, но, поняв, что я не шучу, засопел со смехом в не выключенный микрофон.
(В ту бытность вся эта история с неуклюжей попыткой приглянувшегося Собчаку господинчика, затеявшего при помощи нашего безучастного неведения обворовать крупные зарубежные концерны, ни у кого из нормальных людей сомнений относительно отсутствия какой-либо вины советской стороны не вызвала. Но пройдет немало месяцев с момента моего ухода, и на следующий день после покушения на меня, в начале октября 1991 года, Собчак, отвечая на вопросы журналистов о причине нашего расставания и желая хоть как-то раненого дискредитировать, вдруг примется вовсю использовать эту, первоначально вызвавшую его искренний смех, дурацкую байку в депутатском изложении. Сам при этом прекрасно зная, что в данном эпизоде все с нашей стороны действительно было абсолютно чисто и наивно безвинно. Собчачьи «макли» с мистером Ша начались значительно позже: в декабре 1991 года этому «дружку» моего бывшего «патрона» удалось зарегистрировать в Ленинграде фирму со 100-процентным иностранным капиталом, что было тогда большущей редкостью. Кроме того, господин Ша вдруг умудрился обосноваться в роскошном особняке Елисеева, что на Мойке, за обладание которым боролись много именитых людей нашего города. Немногим позже британскоподданный проходимец подпишет договор с б. «патроном» о своем спонсировании Игр Доброй Воли или, как в народе шутили, «игр дяди Толи», которые сами по себе были задуманы Собчаком для небывало грандиозного ограбления казны. Затем распоясавшийся вконец Чандрик заключит еще один аналогичный контракт, возжелав стать «спонсором» фестиваля американского кино летом 1994 года.
Разумеется, этот индусик-обаяшка не подарит никому ни гроша и ни цента. Зато, не вняв моему шутливому совету, а может, просто позабыв о нем, воспользуется всем спектром возможностей, предоставленных генеральному спонсору, и позволит себе обокрасть местных организаторов на огромную сумму. А в декабре 1994 года, когда эта книга претерпит уже несколько изданий, наш индийский кандидат в сибирские дровосеки бесследно исчезнет с места происшествия, оставив своих кредиторов скорбеть о безвременной и внезапной утрате.
