Эдвард Радзинский - Мой лучший друг товарищ Сталин
Я, знавший своего друга лучше всех в мире, должен был бы ей ответить: «Никогда!»
Но вместо этого я обнял ее и сказал:
— У меня есть крепкая надежда… на Самсона!
Она с изумлением посмотрела на меня. Вместо объяснения я поцеловал ее. Как положено хорошей грузинской жене, она больше не задавала вопросов.
Мой агент в Париже — французский коммунист-еврей — прислал короткое сообщение, что со страной антисемитизма ничего общего иметь не хочет. Замолчали три моих агента в Америке.
На Лубянке я узнал, что «инициативная группа евреев» собралась в редакции «Правды» и «пишет письмо Сталину». Сейчас там лихорадочно собирают наших самых знаменитых евреев — подписывать это письмо. Представить себе, что в эти опасные дни в помещении главной газеты страны кто-то что-то делает самостоятельно, я не мог… Следовательно, это письмо приказал писать Коба. И главные мысли в письме, конечно, принадлежат ему.
Я решил срочно узнать, что в письме. Я не мог в третий раз потерять жену!
Поехал в «Правду», благо там в международном отделе работал журналист, являвшийся нашим сотрудником.
Он был на совещании у редактора. В приемной толпились несколько человек. Это были знаменитости — конструктор, известный писатель, кинорежиссер… Разные люди. Но одно обстоятельство их объединяло — все были евреями.
Они разговаривали в голос, сильно волновались, и даже появление незнакомого человека не прекратило их разговор.
— Он говорит, что все уже подписали.
— А Эренбург?
— Эренбург подписал!
«Эренбург подписал!» — это звучало для них, словно приказ. Как гремело его имя в войну! Вам, не жившим тогда, — не представить. Газеты с его антигитлеровскими статьями солдатам запрещалось использовать на самокрутки (щепотка табака, завернутая в газетную бумагу). Их хранили у сердца, с ними шли в атаку и погибали. Даже в нашем лагере нам читали вслух его статьи. Имя Эренбурга стало тогда нарицательным. Не преувеличиваю, в войну по популярности оно шло вслед за именем Кобы!
Мой сотрудник вошел в приемную бодрой походкой и сказал, обращаясь к собравшимся:
— Простите, товарищи, что заставили ждать. Подписание будет в кабинете главного редактора. Прошу всех туда.
Всю толпу повели к главному редактору, а мы с сотрудником прошли в его кабинет.
— Надо поговорить.
— Меня отправляют уговаривать Эренбурга.
— Я тебя подвезу… Значит, Эренбург не..?
Сотрудник промолчал.
Мы молча спустились в лифте, естественно, оборудованном подслушивающим устройством.
Вышли на улицу, здесь он заговорил:
— Эренбург упрямится. Текст очень страшный! Хитрый старик написал письмо Сталину: «Если я получу указание от вас, товарищ Сталин, немедля подпишу». Остальные знаменитости-евреи тоже стараются уклониться, домой сутками не возвращаются. Хотя мы обещаем: тот, кто подпишет, останется в Москве.
— Значит… будут выселять евреев?
Он пожал плечами.
В машине все так же молча он передал мне два сложенных листочка. Это и было то письмо. Я его запомнил на всю оставшуюся жизнь.
«Ко всем евреям Советского Союза!
Дорогие братья и сестры, евреи и еврейки. Мы, работники науки и техники, деятели литературы и искусства, евреи по национальности, в этот тяжелый час обращаемся к вам. Недавно органы государственной безопасности разоблачили группу врачей-вредителей, шпионов и изменников, оказавшихся на службе у американской и английской разведок, на службе сионизма в лице подрывной организации «Джойнт». К сожалению, зловещая тень убийц в белых халатах легла на все еврейское население СССР. Позор обрушился на головы евреев Советского Союза. Среди великого русского народа преступные действия банды убийц вызывают особое негодование. Ведь именно русские люди спасли нас, евреев, от полного уничтожения в годы Великой Отечественной войны. В этих условиях только самоотверженный труд там, куда направит нас партия и правительство, великий вождь И. В. Сталин, позволит смыть это позорное и тяжкое пятно, лежащее сегодня на еврейском населении СССР…»
И дальше — то, ради чего писалось письмо:
«Вот почему мы одобряем меры партии и правительства, направленные на освоение евреями пространств Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера. Лишь честным самоотверженным трудом мы, евреи, сможем доказать свою преданность Родине и великому и любимому И. В. Сталину восстановить доброе имя евреев в глазах всего советского народа».
— В последнем варианте, — сказал сотрудник, — заменили «пространства Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера» на «просторы Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера»… Чтобы придать ощущение романтики. И также заменили «великому и любимому И. В. Сталину» на «великому и любимому товарищу Сталину». Как бы — «товарищу евреев», которые поедут своим трудом заглаживать народный грех.
— Неужели, к примеру, Гроссман подпишет этот чудовищный текст: евреи требуют наказать евреев?!
(Гроссман был тогда, пожалуй, единственным писателем, которого я уважал. Этот безумец написал правдивую, то есть страшную книгу о войне, естественно, осужденную и заклейменную.)
— Думаю, подпишет. Достаточно будет намекнуть, что тогда напечатают его новый роман! Он же ненормальный, как все настоящие писатели. Гроссман час назад по дороге к нам заехал в редакцию «Нового мира». Скандалил с редактором журнала Твардовским — требовал печатать. Тот ему сказал: «Ты с ума не сошел? Ты что, не понимаешь, не видишь, что происходит вокруг?!» Гроссман ему: «Трус! Я ухожу, и ноги моей у тебя больше не будет!» Твардовский кричал ему вслед: «Иди, иди, сумасшедший! Там, куда ты сейчас пойдешь… там тебе все объяснят! Там ты узнаешь, в чем дело!»
(Каков мой сотрудник! Поразительно эффективно работали тогда осведомители! Как современное телевидение. Будто в прямом эфире: человек только сказал, и уже передали, куда надо.)
Я остановил машину у нового дома напротив Московского совета. Здесь жил Эренбург.
Мой сотрудник отправился «уговаривать», а я вышел из машины прогуляться, прийти в себя после новостей.
Сел в скверике рядом с Институтом Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, напротив гигантского памятника Юрию Долгорукому на коне.
Памятник сделали слишком реалистичным. И когда светили прожектора, тень громадного конского члена на здании становилась антисоветской. Коба приказал оскопить жеребца.
