Антология - Живой Есенин
Надо об этом писать? Необходимо. Книгу литературоведа П. Юшина читает огромная масса читателей, а его покаянное письмо в «Вопросах литературы» разве что известно узкому кругу специалистов. Ведь собиратели Есенинианы, писатели, читатели, критики звонили мне по телефону, присылали письма, останавливали на улице, задавая один и тот же вопрос: «Неужели Есенин был монархистом?», «Правда, что Есенин хотел снова посадить на трон царя?»
К этому остается добавить, что Юшин за свою диссертацию о поэзии С. А. Есенина получил звание доктора филологических наук…
В то время, как я работал над этими воспоминаниями с редактором, вышло второе издание книги Юшина[173]. В своем предисловии автор в конце пишет: «В книге учтены замечания, высказанные в печати, а также научных дискуссиях относительно работ, опубликованных автором ранее. В ней, в частности, снят вопрос о „клятвенном обещании“, подписанном поэтом вместе с другими солдатами в Царском Селе».
«Снят вопрос о клятвенном обещании!..» Да как же его не снять, когда литературовед В. Вдовин проверил документ «клятвенного обещания», – им оказалась обычная воинская присяга, которую приносили миллионы призванных в царскую армию людей[174]. Это же подтвердило научное исследование Центрального государственного исторического архива СССР[175].
Юшин написал всего пять строчек о своей ошибке, разбросанной по многим страницам первой книги! Об этом можно бы умолчать: повинную голову меч не сечет. Однако новая книга Юшина содержит более чем нелогичные замечания о военной службе Есенина. Правильно пишет автор книги: «Искусный царедворец Ломан хочет, чтобы „культурная миссия Федоровского собора, деятельность «Общества» (возрождения художественной Руси. – М. Р.) и лик царя были воспеты в поэзии Есениным“». А что же удерживает Сергея от сочинения оды в честь царя? Юшин с серьезным видом замечает: «Нельзя, скажем, упомянуть о связи Есенина с рабочими сытинской типографии и этим объяснить его нежелание выполнить просьбы и требования Ломана. От пролетарского движения поэт был далек в это время»[176]. Значит, работа Есенина в подпольном кружке сытинцев не оставила никакого следа в его сознании? Или рабочие принуждали Сергея быть активным подпольщиком? Наоборот, добровольная, рискованная подпольная работа ставила под угрозу свободу, а может быть, и жизнь Есенина. Как-то Анна Романовна Изряднова показала мне случайно уцелевший клочок (конец) прокламации, которые разносил и расклеивал Сергей по городу. Это был открытый призыв к свержению самодержавия и организации республики. Если бы не пачку таких прокламаций, а такой вот клочок нашли бы при личном обыске Есенина или на его квартире, то неминуема Владимирка, ссылка, а то и каторга! Наверно, такая же участь постигла бы Изряднову! Это отразилось в стихах Сергея, написанных в 1915 – 1916 годах:
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах[177].
Или:
Но и тебе из синей шири
Пугливо кажет темнота
И кандалы твоей Сибири,
И горб Уральского хребта[178].
Нет, подпольная работа раскрыла Сергею глаза на многое, еще больше вооружила против царского режима и, разумеется, несмотря на его опасение стать пушечным мясом, удержала от оды Николаю Второму…
Конечно, помогла его противоборству с полковником Ломаном и классическая литература, и устное народное творчество с их антимонархическим духом, и настроение интеллигенции в 1916 году, знающей, что творится при дворе Романовых. Это верно подмечено Юшиным. Но нельзя скидывать со счетов и душевное состояние самого Есенина, столкнувшегося вплотную не только с царедворцами, но и с русской императрицей и царевнами или с высшим светом, например с салоном графини Клейнмихель. Чего стоит разыгравшийся там эпизод: дворецкий после выступления Сергея вынес ему в переднюю на подносе от их сиятельства двадцать пять рублей за труды. Есенин был оскорблен и велел дворецкому взять эти деньги себе на чай. А у самого, наверно, не было и рубля в кармане…
Юшин документально доказывает, что полковник Д. Н. Ломан решил, чтобы Сергей воспевал царя вместе с Н. Клюевым, и обещал издать их совместную книгу стихов[179]. Почему именно с Клюевым, а не с С. М. Городецким, которого Ломан так же давно знал, как и Клюева? Ведь в 1915 году Городецкий напечатал в «Лукоморье» стихотворение «Сретение царя». Сергею Митрофановичу в руки и палочка дирижера. В том-то и дело, что дружно раскритикованный за «Сретенье», совершивший поездку на фронт корреспондентом, разглядевший гибель русских голодных, необутых солдат и загнивание монаршего престола Городецкий был уже не тот. А Клюев как был реакционером в идеологии и поэзии, таким и остался. Юшин берет Клюева под защиту. Я не собирался писать о разговоре Есенина с Михаилом Герасимовым, это выходило за рамки моих воспоминаний, но теперь вынужден об этом рассказать.
Было это в те дни конца 1923 года, когда Сергей собирался организовать группу крестьянских поэтов, встать во главе ее, и для подкрепления своей кандидатуры привез из Ленинграда Клюева. В описываемое утро я пришел в «Стойло», позавтракал и сел в уголке писать срочную бумагу в Наркомпрос. В кафе вошел Есенин с Михаилом Герасимовым, членом «Ассоциации вольнодумцев». Михаил был очень высокого роста, атлетического сложения, с красивым лицом и умными глазами. Он был основателем литературной группы «Кузница», и по его предложению эти литераторы на углу Тверской и Леонтьевского переулка, в бывшем помещении кондитерской Абрикосова, открыли литературное кафе. По просьбе Сергея я рассказывал Герасимову, как работает наше «Стойло Пегаса», какие документы нужны для открытия кафе и как мы, имажинисты, делим отчисления Птички. Михаил был настоящим другом Есенина, участвовал вместе с ним в написании сценария «Зовущие зори»[180], а также «Кантаты». Кстати, Сергей принимал горячее участие в написании сценария, переписывал его, внося стилистические поправки, ремарки о месте действия, о жестах персонажей и т. д. «Сцены в Кремле», пишет соавтор сценария, поэтесса Надежда Павлович, «арест и бегство Рыбинцева, должны быть отнесены главным образом к Есенину. Тут и поэтическая живописность, и дорогой Есенину Кремль, и, наконец, вся эта часть сценария идет под знаком есенинского „Преображения“»[181].
