Антология - Живой Есенин
«…Дезертировав из армии, принявшей присягу на верность Керенскому, Есенин после Октябрьской революции вновь оказался в Царском Селе, когда там не было уже ни царя, ни царицы, но группировались и готовили монархический переворот верные царю слуги. 14 декабря (по старому стилю) поэт (Есенин. – М. Р.) принимает в Царском Селе в Федоровском государевом соборе клятвенное обещание на верность царю»[167].
Читаешь это и, честное слово, глазам не веришь! А далее еще удивительней: «Таким образом царистские настроения поэта выражались не в одних лишь стихах, посвященных царевнам, но принимали и более определенные и решительные формы, как раз в то время, когда все яснее становился характер совершившейся революции»[168].
Более того, Юшин пишет, что «полемика между Есениным и Клюевым началась сразу же после принятия Есениным клятвы на верность царю в Федоровском государевом соборе. При всей своей приверженности к старине Н. Клюев был последовательным и непримиримым врагом Романовых»[169].
Одним словом, «антимонархист» Клюев противопоставляется «монархисту» Есенину!
Может быть, Сергею так вольготно жилось в Федоровском городке, что его «купили»? Вот что раcсказывает друг Есенина Михаил Мурашев о жилище Сергея в городке:
«Начал разглядывать комнату. Окна под потолком без решеток. Это не острог, а такой стиль постройки для слуг. Мрачная продолговатая комната. В ней четыре койки, покрытые солдатскими одеялами. Койка Есенина была справа под окном. У койки небольшой столик и табурет. В головах койки чернела дощечка, на которой выведено мелом неровным почерком: „Сергей Есенин“.
Спрашиваю:
– Что же это – казарма?
– Почти!
Напоминаю о „Трофейной комиссии“:
– Променял ворону на ястреба.
– Не говори, – коротко ответил Есенин и принялся угощать дешевыми папиросами»[170].
Конечно, в таких условиях Сергей мало писал. Но содержание одного стихотворения, сатирического, Мурашев запомнил: «Во сне к Ломану приходит Пушкин и говорит: „Вот я русский поэт, ты меня звал?“ Полковник спрашивает: „Что ты делаешь?“ Поэт отвечает: „Стихи пишу“. Полковник Ломан читает ему нотацию и посылает его в лазарет выносить урыльники».
В общем, в Царском Селе не жизнь была у Есенина, а разлюли малина!
А кто же устроил его на службу в лазарет, верней, лазареты (солдатский и офицерский) в Царском Селе? «Антимонархист» Н. Клюев, который давно был знаком с полковником Д. Н. Ломаном, начальником лазаретов в Царском Селе.
Может быть, перед царскосельской службой были какие-нибудь предпосылки к верноподданнической «клятве» Сергея царю-батюшке?
В 1913–1914 году Есенин работал в типографии Товарищества И. Д. Сытина на Пятницкой, состоял в подпольном рабочем кружке, распространял прокламации, принимал участие в политической забастовке, подписал письмо против меньшевиков, которые настаивали на ликвидации подпольной социал-демократической партии. В письме рабочие требовали демократической республики, конфискации помещичьих земель, восьмичасового рабочего дня. Это письмо было адресовано членам 4-й Государственной думы Р. B. Малиновскому, который оказался провокатором. Он передал письмо в московское охранное отделение, и там в «Журнале наружного наблюдения» за № 575 с установкой на С. А. Есенина, проживающего по Строченовскому переулку, в доме № 24, квартире № 11, была дана поэту кличка «Набор», и филеры не спускали с него глаз.
Сергей пишет своему другу юности Г. А. Панфилову:
«Ведь я же писал тебе: перемени конверты и почерка. За мной следят, и еще совсем недавно был обыск у меня на квартире… Письма мои кто-то читает, но с большой аккуратностью, не разрывая конверта… Я зарегистрирован в числе всех профессионалистов»[171].
Среди рабочих типографии, среди подпольщиков шли аресты. Есенин ждал такой же участи. Гражданская жена Сергея Анна Романовна Изряднова, которая работала в той же типографии, рассказывала, что опасно было не только отдавать по назначению прокламации, расклеивать их, но и трудно было выносить на улицу. При выходе из типографии стояли сторожа, городовые, филеры, они грубо обыскивали рабочих. Есенин придумал хитрую уловку: идет жена или экономка инженера, бухгалтера из типографской лавки, несет корзинку. Есенин тут как тут: «Разрешите донести!» Женщина рада избавиться от ноши, отдает. Сергей улучит момент и положит прокламации поглубже в корзину или сумку. А перед воротами скажет: «Знаете, сейчас начнут обыскивать, все у меня перевернут. Возьмите, я вас догоню!» Женщина выходит, полицейские ее не трогают. А Есенина обыскивают с пристрастием: «Как же!.. „Набор“!» А он за углом догонит женщину, опять ее ноша в его руках, воспользуется минутой, вынет прокламации и отправит в карман. У своего дома женщина благодарит Сергея, иногда дает баранку, конфету. Есенин тоже благодарит женщину, и оба, довольные друг другом, отправляются в разные стороны.
– А если бы женщина отказалась от услуг Сергея? – спросил я.
– Да что вы! – сказала Анна Романовна. – Золотые кудри, синие глаза. Какая женщина не доверится херувиму?
Теперь читателю ясно, что стоит утверждение литературоведа Юшина о «клятве» Есенина на верность царю 14 декабря 1917 года (по старому стилю). Не могу умолчать, что литературовед подчеркивает: все это произошло после Октябрьской революции, то есть спустя два с половиной месяца после нее. А кто же не помнит известные строки Сергея:
Хотя коммунистом я не был
От самых младенческих лет, —
Но все же под северным небом
Винтовку держал за Совет[172].
Я не устану повторять, что в своих стихах Сергей не лгал, а исповедовался! Что же выходит? Литературовед, называя Есенина великим национальным русским поэтом, не верит его стихам. А если верит, возможно ли, чтобы Сергей рисковал своей жизнью, борясь с оружием в руках за Советскую власть, а спустя два с половиной месяца ставил на карту свою жизнь, давая клятвенное обещание на участие в монархическом перевороте?
Надо об этом писать? Необходимо. Книгу литературоведа П. Юшина читает огромная масса читателей, а его покаянное письмо в «Вопросах литературы» разве что известно узкому кругу специалистов. Ведь собиратели Есенинианы, писатели, читатели, критики звонили мне по телефону, присылали письма, останавливали на улице, задавая один и тот же вопрос: «Неужели Есенин был монархистом?», «Правда, что Есенин хотел снова посадить на трон царя?»
