Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…
Позорный диктат и тут преуспел.
Звездам балета поставили условие: танцевать только один спектакль — «Анюту», за 90 (?!) рублей в месяц.
Вызывающе оскорбительная низкая оплата труда волшебников танца не могла не дойти до сведения правительственных кругов — там раньше других получали информацию о всех событиях, происходящих за кулисами элитного театра. Но «наверху» молчали. Естественно, молчал и министр культуры. Зачем ему «высовываться», иметь лишние хлопоты? Помню, как одному высокопоставленному лицу из «застрельщиков перестройки» окружения Горбачева доложили, что видные деятели культуры, искусства один за другим уезжают за границу. Тот только махнул рукой: «Пусть едут. Скатертью дорога»… Не знаю, в какой другой стране мира найдется государственный муж, так легко расстающийся с цветом нации, ее гордостью.
— С чего же все-таки начались расхождения с Большим театром? — спросила я Васильева незадолго до премьеры балета «Ромео и Джульетта», очередной постановки балетмейстера.
— Не с Большим, а с его руководством, с некоторой критикой в его адрес. Но мы же видели, как постепенно Большой балет превращался в театр одного человека — главного балетмейстера. Вот где надо искать причину неудач сегодняшних и, думаю, будущих, если все останется по-старому. За восемь лет в труппе из 250 человек не создано ни одного серьезного нового спектакля. Кроме концертных программ или каких-то миниатюр, а также балета «Сирано де Бержерак» Ролана Пети, спектакля тридцатилетней давности, на родине не имевшего успеха и перенесенного в Большой…
Большой театр не может и не должен быть театром одного постановщика, даже такого талантливого, каким, бесспорно, является Григорович. Большой театр — театр больших традиций, наполненных веками. Они должны развиваться и поддерживаться, а театр — работать в разных направлениях, ставить все лучшее из мирового репертуара. Сегодня традиции уходят безвозвратно, причем те, которые культивировались десятилетиями, — актерское раскрепощение, свобода, импровизация, «незасушенность» исполнения, творческий поиск… Обидно даже не за нас, хотя, думаю, мы сделали в театре немало. Обидно за поколение артистов, «проскочивших» мимо своих удач. Для них же ничего не поставили. Их лишь «вводили» в старый репертуар. Кроме того, в основе жизни труппы — подчас длительные и напряженнейшие гастроли за рубежом. А разве можно творчески развиваться и осмысливать достижения балета, находясь все время в пути? Большой балет оказался в изоляции от общего движения, развития и достоинств мировой хореографической практики; его потенциал, на мой взгляд, вызывает все большие опасения…
Слушая Васильева, я вспомнила о Морисе Бежаре, основателе труппы «Балет XX века», которому еще министр культуры, кандидат в члены Политбюро Петр Демичев обещал постановку балета «Александр Невский» (просто, сердечно так сказал: «Приезжайте, мы будем рады», — чем поверг в неописуемый восторг Мориса, целый день повторявшего: «Какой у вас замечательный министр! Потрясающий!»).
Перестройка в балете оказалась не лучше эпохи «застоя» — новое не проникало в Большой. Артисты и поныне страдают от недостатка обменов, контактов с крупнейшими хореографами-новаторами, не говоря уже о разных негативных трениях внутри труппы. И ведущим солистам театра ничего не остается, как разлетаться по разным странам — годы-то ведь идут, и хочется многое успеть…
В 1990 году во всем мире прошли торжества в честь столетия со дня рождения Вацлава Нижинского, танцовщика-легенды, воплотившего в танце магическое искусство «серебряного века» и ставшего пластическим, эмоциональным и философским символом эпохи модернизма. Васильев оказался едва ли не единственным художником, дарование которого выдерживает сравнение с гением начала века. Это понимали крупнейшие хореографы мира, и, когда речь зашла о том, кому отдать пальму первенства на юбилейных «коллегиях», все назвали русского премьера, бывшего на родине уже пенсионером. На Западе никто не удивился такому единодушию, потому что феномен Васильева в чем-то действительно близок феноменальной личности Нижинского. Один творил в первой половине века, другой — во второй, и каждый неизбежно был связан со своим временем, отображая его в танце лучше, чем кто-либо другой.
К юбилею Нижинского Васильев оказался в отличной физической форме и танцевал, по признанию прессы, «как бог», «выше всяких похвал», словно и не было за плечами трех десятилетий изнурительного, подвижнического служения искусству Терпсихоры.
Событием года стало исполнение Васильевым и главной роли в спектакле «Нижинский. Воспоминания о юности», поставленном в Италии Б. Менегатти. Одухотворенность — вот то главное, что продемонстрировал артист и чего так недостает большинству из поколения нынешних мастеров сцены, каким бы талантом они ни обладали. Наверное, поэтому насыщенный любой проблематикой театр Васильева, как небо от земли, отличается от простого театра простых эмоций.
Кроме других дарований, судьба наградила его и чувством реальности, столь редким для искусства классического балета. «Васильев и в воздухе (речь идет о знаменитом прыжке танцовщика) строит реальные, а не воздушные замки», — справедливо заметил однажды один из критиков. Это немаловажное свойство натуры артиста позволяло ему быть в фокусе эпохи и международного успеха. «Каждый истинный художник непременно перестраивает лиру искусства немножко на свой лад», — говорил русский живописец А. Серов. Эта мысль очень верна по отношению к Васильеву. Глубоко восприняв традиции хореографии и заветы выдающихся балетмейстеров и режиссеров, он, безусловно, перестроил лиру искусства «на свой лад», и она зазвучала по-новому, привлекая и радуя миллионы почитателей балета и у себя на родине, и далеко за ее пределами.
Мне же лично творческие устремления Васильева согрели сердце, помогли почувствовать «дуновение мира, который струится из прекрасных созданий».
Михаил БарышниковВ конце сентября 1967 года позвонили из Министерства культуры: «Людмила Георгиевна, вам предстоит выступить на заключительном концерте в Кремлевском Дворце съездов. Это последнее мероприятие в рамках Дней культуры и искусства Российской Федерации в Москве. Будет товарищ Брежнев, правительство в составе…»
— Да шут с ним, с составом, — перебила я, — кто на сцену выйдет?
— Царев, Атлантов, Ведерников, Мазурок, Плисецкая, Фадеечев, молодая балетная пара из Ленинграда Ефремова и Барышников…
— Хорошо, приеду.
…Стою в кулисе, жду выхода. В трех шагах Майя Плисецкая ведет оживленную беседу с каким-то невзрачного вида невысоким молодым человеком в серой куртке с капюшоном. Вскоре юноша удалился, словно растаял, растворился.
