Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
– Президент возвращает на прежние места закон и порядок, – сказала мне ранее в этот день пенсионерка Анна Дубяга. – Благодаря ему я больше не боюсь вечером выходить из дома.
Как и миллионы других белорусов, Дубяга с трудом пробиралась по дороге, покрытой льдом и снегом, чтобы проголосовать за президента на избирательном участке. Она знала, за кого голосовать, потому что государственное телевидение неделями рассказывало белорусам, как им следует голосовать. И она была благодарна тем «некоторым добрым служащим», которые всегда были рядом на избирательном участке, готовые в случае каких-либо недоразумений помочь ей ответить на вопросы референдума «таким путем, который помог бы президенту».
У белорусов все же были некоторые расхождения во взглядах на правление президента. Прежде всего, многих поражало и даже пугало захватывающее шоу, которое демонстрировало лукашенковское МВД. Чтобы отбить охоту у протестующих выходить на улицы, государственное телевидение посвящало обширные передачи военной подготовке, показывало тренировки снайперов и отснятые материалы ОМОНа, где бойцы избивали демонстрантов до полусмерти. В правительственных газетах на первых страницах печатались уведомления, в которых детально описывались места дислокации воинских частей. Одно из них имело характерную подробность: «83 собаки, обученные защитно-патрульной службе, и другие животные». Тактика запугивания населения срабатывала.
– Какая мать позволит своему ребенку протестовать на виду у снайперов? – со вздохом сказал Станислав Богданкевич, один из лидеров оппозиции в законодательном органе.
В конечном счете белорусы были слишком запуганы за десятилетия коммунистического правления, чтобы как-то противостоять железной воле одного человека. Меня потрясла одна мысль, когда я наблюдал, как испуганные депутаты парламента пакуют свои вещи, – как легко в стране, где отсутствуют демократические традиции, повернуть стрелки политических часов в обратном направлении.
Сидя на подоконнике в почти пустом парламенте, мне было очень жаль эту маленькую печальную страну. Эксперимент с демократией здесь был коротким, меньше пяти лет.
Некоторые законодатели уже переметнулись в более сговорчивый парламент, который организовал Лукашенко в другой части города, но те депутаты, которые оставались здесь, не желали им зла.
– Ведь у всех у них есть семьи, – просто сказал Шлиндзикау.
Зал парламента был непривычно пустынным, мои шаги по мраморному полу отдавались гулким эхом. На обратном пути из парламента я заглянул к моему старому знакомому Питеру Бирну. Он возглавлял организацию Сороса «Фонд за демократию» в Минске и когда-то одолжил мне свой сотовый телефон, чтобы я ему звонил и рассказывал о своих поездках. Во времена кризиса в Белоруссии все международные звонки таинственным образом заглушались, как и бывшие единственной альтернативой местным государственным каналам телевизионные передачи из России, которые часто испытывали «технические трудности».
– Добро пожаловать в европейскую Северную Корею, – печально улыбнулся Бирн.
Его дни в новой Белоруссии были сочтены, и Бирн знал об этом. Уже команда «пожарных инспекторов» совершала частые набеги на кабинеты организации Сороса, очевидно, с целью найти легковоспламеняющиеся материалы в папках и банках данных компьютеров. Спустя несколько недель после нашей встречи Бирн был обвинен в сотрудничестве с ЦРУ и выдворен из страны.
Стайка журналистов сгрудилась в конце зала. Среди них я узнал Павла Шеремета, молодого и чистосердечного местного репортера, с которым мне довелось встречаться в прошлом. Шеремет пытался издавать независимую газету, но наемники Лукашенко разгромили офис, избили персонал и уничтожили печатное оборудование. После этого Шеремет устроился корреспондентом на российский телеканал ОРТ в Минске и использовал эту превосходную трибуну, чтобы приводить в ярость Лукашенко.
Мы, зарубежные корреспонденты, считали себя смелыми людьми, когда посещали такие места, как Белоруссия. Но самое худшее, что могло нас ожидать в стране пребывания, если бы мы действительно чем-то обидели правительство, это то, что нас притащили бы за руки и за ноги, лицом вниз в аэропорт и выслали из страны ближайшим авиарейсом. Местные журналисты были мужественными людьми, с реальными убеждениями, о чем я вспоминал всякий раз, когда встречал подобных Павлу Шеремету людей.
– Ну ладно, – сказал он по-английски, когда мы обменивались рукопожатиями. – Мы проиграли.
– Мне жаль, – ответил я.
– Да, и мне тоже, – на прощание сказал он.
Через несколько месяцев белорусский КГБ арестовал Шеремета и его оператора. Шеремет провел полгода в тюрьме и после освобождения эмигрировал в Москву. Его оператор просто исчез, по версии официальных лиц США, его убили.
Борис Бревнов был уволен примерно в то время, когда в Москву приехала группа представителей МВФ для переговоров по выводу России из кризиса. Никто не удивился, что Чубайс преуспел в свержении с трона Бориса Бревнова и сам себя короновал новым «царем электричества» в России.
Мы с Робертой встретили Гретхен и теперь уже ее безработного мужа на ланче в «Эльдорадо», ультрамодном заведении около британского посольства. Лучшей рекомендацией этого места служили «мерседесы» и черные «хаммеры» на охраняемой стоянке. Гретхен вздохнула с облегчением и казалась более довольной, чем в прошлые месяцы. Она все еще выглядела немного усталой, но уже без всякого намека на испуг. На ее лице появился естественный румянец, и она вновь обрела свою знаменитую обезоруживающую улыбку южанки. С доброй усмешкой она провозгласила, что клан Бревновых собирается в отпуск. На две недели. Куда-нибудь в приятное место. Может быть, на юг Франции.
На следующей неделе Борис и Гретхен покинули Москву. Они больше никогда не возвращались в Россию.
Глава четырнадцатая
Конец эксперимента
Когда в июле наша уборщица Лариса сказала, что больше не хочет получать от нас свою зарплату в рублях, я понял, что неизбежна тяжелая экономическая катастрофа. У русских было какое-то сверхъестественное чувство, подсказывающее им на уровне инстинкта, что существует опасность повторения болезненной девальвации рубля начала девяностых годов.
Финансовое сообщество тоже начало терять веру в правительство. Рынок ГКО стал все больше напоминать гигантскую финансовую пирамиду, когда Центральный банк России (аналог Федерального резервного банка США) известил, что без выпуска новых долговых обязательств, необходимых для пополнения казны, Россия не может вернуть долги по уже выпущенным краткосрочным казначейским векселям. В воздухе запахло дефолтом. Возбужденные москвичи стали скупать доллары, и ЦБ России израсходовал свои запасы твердой валюты.
